Да, одно дело изменять и совсем другое — попасться. Похоже, для Роджерса только признание этого факта обманутой стороной превращало левый роман в супружескую измену. «Если в лесу упадет дерево и никто этого не услышит…» и так далее.
Стивен не стыдил себя за ту боль, которую причинил бывшей жене, не переживал по поводу разбитой семейной жизни, а проклинал себя за ту глупость, с какой в который уже раз позволил судьбе торжествовать победу. Конечно, Кэти имела право поиметь его по полной, могла при желании устроить ему хорошую баню, так что он вынужден был считать за счастье то, как безболезненно прошел развод. Однако Роджерс все равно чувствовал себя жертвой, не мог избавиться от ощущения, что его бросили. Сказать по правде, Стиву не хотелось признаваться самому себе в том, что он ожидал от Кэти более ожесточенной борьбы, агрессивного и яростного отношения к себе в течение последних четырех месяцев, ибо это доказало бы, что он действительно для нее что-то значил.
Да, еще в свою бытность посредственным актером Роджерс хорошо усвоил, что хуже ненависти может быть только безразличие.
По иронии судьбы Стив с определенной долей безразличия относился к Али Даниэлс, той студентке с очаровательной попкой, настойчивое требование которой ежедневно получать от него сообщения по электронной почте после того, как они перепихнулись, и разбило в конечном счете хорошие отношения с Кэти. Да, Стив Роджерс любил Кэти Хильдебрант так, как только мог вообще любить кого-то помимо собственной персоны. Вероятно, в каком-то смысле он до сих пор продолжал так к ней относиться. Конечно, Стив сознавал, что порой ревновал жену — к диссертации, к успеху книги, а в последнее время к тому вниманию, которого она удостоилась как консультант или кто там еще, твою мать, по делу этого психопата Микеланджело. Все же Роджерс знал, что ему будет не хватать Кэти, размеренной рутины, надежности, практического уюта совместной жизни. Если бы он послушался совета своего работяги-отца, как выполнил подсказку матери, жил бы в соответствии с этим кредо, то, возможно, ничего и не случилось бы.
«Запомни, Стивен, не надо гадить там, где ешь».
«Вот, похоже, я и вляпался в собственное дерьмо», — размышлял Роджерс, размеренно шлепая кроссовками по асфальту.
Несмотря на краткое мгновение слабости неделю назад, Роджерс безропотно смирился с тем, что пришло время навсегда расстаться как с Кэти Хильдебрант, так и с псевдоинтеллектуалкой Али Даниэлс, выводящей из себя своей требовательностью.
«Теперь, когда она окончила университет и получила долбаный диплом, который ей на хрен не нужен, будет гораздо проще поставить точку, — рассуждал Стив. — Сам я первым ничего не скажу, если только меня к этому не вынудят. Может быть, завтра, когда она позвонит из своей новой квартиры в Нью-Йорке. Или же я сообщу ей о своем решении по электронной почте. Не будет ли в этом определенной справедливой поэтичности?»
Взглянув на часы, Стив ускорился, как обычно поступал на последней миле утренней пробежки. Он опережал график и, быть может, даже мог вернуться домой еще затемно. Очень хорошо. Самое крутое удовлетворение — больше, чем даже от секса, — Стив Роджерс получал, когда заканчивал пробежку, пока большинство людей еще крепко спали. На весь предстоящий день он запасался преимуществом над этими заплывшими жиром лентяями, которые вчера допоздна сидели перед телевизором. Это чувство помогало ему справляться с неосознанным, но осязаемым недовольством судьбой, толкнувшей его стать актером, больше того, вынудившей перейти на соответствующий распорядок жизни, с долгими вечерами в театре, что иногда не позволяло ему на следующее утро вступить в игру раньше всех.
«Рано ложиться и рано вставать — мудрость, здоровье, добро наживать».
Завернув за угол, Стив оказался на улице, которая должна была привести его обратно к торговому центру, куда он приезжал по утрам пять раз в неделю. Свой спортивный «БМВ» Роджерс неизменно оставлял у большой клумбы посредине. Он поступал так уже на протяжении нескольких лет. Холмистая местность и относительно небольшое количество машин на улицах этого респектабельного района идеально подходили для строгого спортивного режима. Да, сегодня он завершит пробежку невероятно быстро, еще до появления других любителей этого дела, быть может, даже не увидит ни одного огонька в окнах, вернется к большой клумбе, усядется на скамейке, вдыхая прохладный майский воздух и потягивая «Гаторейд».[13]Сегодня был понедельник. Людям, живущим в этом районе, предстояло идти на работу. Стив Роджерс ощутил огромное удовлетворение от сознания того, что он чуть больше чем за час уже выполнил то, чего им не сделать и за целую неделю.
В зависимости от того, когда он начинал пробежку, последний этап дистанции мог получиться самым темным. Особенно часто так происходило зимой, когда Роджерс подбирался к плохо освещенной петле вокруг Уайтвуд-драйв задолго до восхода солнца. Сегодня Стив проснулся в четыре утра, в пятнадцать минут пятого он уже бежал по тротуару, поэтому узкой улицы, обсаженной сплошными рядами деревьев, достиг как раз тогда, когда за зазубренной стеной дубов и сосен небо на востоке только начинало менять окраску. Семестр закончился. Роджерс принял решение расстаться с обеими женщинами, которые были у него в жизни, и врывался в свое первое официальное холостяцкое лето четко по расписанию. Он намеревался строго соблюдать заключенный с самим собой договор о том, чтобы заниматься еще более напряженно, представить себя с лучшей стороны и заполучить какую-нибудь молодую киску. Да, Стив последует совету своего давнишнего приятеля и попробует искать подруг через Интернет, создаст себе образ романтического кавалера, скостив возраст лет на десять, и какое-то время будет играть в Бостоне, в зоне от тридцати до тридцати с небольшим. Да, лучше вести эту игру на стороне, чем еще больше портить свою репутацию в родных краях.
«Запомни, Стивен, не надо гадить там, где ешь».
Сердце Роджерса колотилось размеренно, мысли были четкими и ясными. Углубившись в темноту Уайтвуд-драйв, он поравнялся с синей «тойотой-камри». Машина стояла у обочины как раз между двумя соседними фонарями, в тени раскидистого дуба, одна из многих, мимо которых промчался сегодня утром Стив. Заядлый бегун и родившийся заново холостяк даже не взглянул на синюю «тойоту», уносясь в упругих кроссовках «Найк» в темноту, прямо в объятия Скульптора.
Все произошло очень быстро, настолько, что Стив Роджерс даже не успел по-настоящему испугаться. Краем глаза он увидел какое-то движение, мелькнувшую красную точку. Из густых зарослей вокруг огромного дуба вышел человек.
Ш-ш-хлоп!
Стив ощутил острую боль в плече, в трапециевидной мышце. Развернувшись, он продолжал бежать задом наперед, непроизвольно вскидывая руку к месту укола. Его пальцы что-то нащупали, потянули и выдернули в тот самый момент, как он выбежал в пятно света фонаря. Роджерс разглядел, что зажимает большим и указательным пальцами маленькую желтую иглу, размером с ключ от замка. Он собрался закричать, призывая на помощь, как вдруг…
