Мэддок даже слегка оскорбился.
— Разумеется, мэм. Я бы никогда этого не допустил.
— Конечно, конечно. — Кэролайн смягчила тон, словно извиняясь за то, что так бездумно подвергла сомнению его преданность и исполнительность.
Эмили уже стояла у дверей, и лакей открыл их для нее. Карета дожидалась во дворе.
До дома Лагардов было всего несколько сотен ярдов, но день выдался дождливый, и по тротуарам бежала вода, к тому же визит был строго официальным. Шарлотта забралась внутрь и молча устроилась на сиденье. Что сказать Элоизе? Как дотянуться из собственного счастья и покоя через пропасть трагедии?
Все молчали, пока карета снова не остановилась. Лакей помог им выйти, после чего остался ждать на улице, рядом с лошадьми, как безмолвный знак для других приезжающих, что они здесь.
Горничная без своего обычного белого чепца открыла дверь и тихим напряженным голосом сказала, что спросит, принимает ли мисс Лагард. Прошло минут пять, прежде чем она вернулась и провела их в утреннюю гостиную на задней половине дома, окнами выходящую на залитый дождем парк Элоиза поднялась с дивана.
Смотреть на нее было мучительно тяжко. Прозрачная кожа была белой, как бумага, и почти такой же безжизненной. Глаза запали и казались огромными, сливаясь с синими кругами вокруг них. Прическа была безупречна, но над ней явно поработала служанка; одежда, изящная и аккуратная, смотрелась на ней будто саван на теле, душе которого она уже без надобности. Элоиза словно высохла и, затянутая в корсет, выглядела совсем уж хрупкой. Шаль, которую Шарлотта видела на ней ранее, исчезла, как будто теперь Элоизе было все равно, холодно ей или нет.
— Миссис Эллисон, — вымолвила бедняжка совершенно безжизненным голосом. — Как любезно, что вы зашли. — Она как будто читала на иностранном языке, не понимая значения слов. — Леди Эшворд, миссис Питт. Прошу вас, присаживайтесь.
Чувствуя себя крайне неудобно, они сели. Шарлотта чувствовала, что руки у нее замерзли, но лицо горело от неловкости за вторжение во что-то настолько мучительно болезненное, что это не прикрыть никакими ритуалами. Боль страдания переполняла ее и разливалась в воздухе.
Шарлотта потрясенно молчала. Даже Кэролайн силилась найти слова и не находила. Выручила лишь безжалостная светская муштра Эмили.
— Никакие выражения нашего сочувствия не могут превозмочь то горе, которое вы, должно быть, испытываете, — тихо проговорила она, — но, поверьте, мы тоже глубоко опечалены и со временем, если сможем хоть как-то утешить вас, то сделаем это с превеликой радостью.
— Благодарю вас, — ответила Элоиза без всякого выражения. — Это так великодушно. — Она отвечала механически, как будто не сознавала их присутствия, а лишь чувствовала необходимость как-то реагировать, когда кто-то говорит, отвечать формальными, заготовленными фразами.
Шарлотта лихорадочно пыталась придумать, что бы такое сказать, что не прозвучало бы глупо и неуместно.
— Быть может, сейчас вам хотелось бы побыть в компании, — предложила она. — Или, если вам надо куда-то пойти, вы предпочли бы идти не одна?
Предложение касалось скорее Эмили и Кэролайн, поскольку у нее самой не было ни возможности часто посещать Рутленд-плейс, ни кареты.
На секунду взгляд Элоизы встретился с ее взглядом, а потом снова сделался пугающе пустым, словно весь известный ей мир умещался у нее в голове.
— Спасибо. Да. Может быть. Хотя, боюсь, едва ли я буду приятной компанией.
— Моя дорогая, но это же совершенно не так, — поспешила заверить ее Кэролайн и подняла руки, словно чтобы протянуть к несчастной девушке, но Элоизу как будто окружил некий барьер почти осязаемой отстраненности, и Кэролайн вновь уронила их, не дотронувшись до нее. — Я всегда относилась к вам с симпатией, — беспомощно закончила она.
— С симпатией! — повторила Элоиза, и впервые в ее голосе прорезалось чувство, но жесткое, пронизанное иронией. — Вы так думаете?
Кэролайн смогла лишь кивнуть.
Молчание снова накрыло их, растягиваясь в меру их готовности терпеть.
И вновь Шарлотта пыталась придумать что-то хотя бы для того, чтобы нарушить эту гнетущую тишину. Осведомиться, как там Тормод или что сказал доктор, было бы неприлично, но ничего не говорить еще хуже.
Секунды тикали. Казалось, комната сделалась огромной, а дождь за окнами далеким-далеким; даже шум его отдалился. Женщины словно попали в ночной кошмар с несущейся галопом упряжкой и грохочущими колесами.
В конце концов, когда Кэролайн собралась сказать что-то, пусть даже и нелепое, дабы нарушить неловкое молчание, служанка доложила, что к ним пожаловала Амариллис Денбай. При всей неприязни Шарлотты к этой женщине, она ощутила прилив благодарности просто за то, что та облегчила их бремя.
Амариллис вошла сразу за служанкой и, остановившись в дверях, переводила ошеломленный взгляд с одного лица на другое, хотя, безусловно, видела карету у крыльца.
Наконец глаза ее остановились на Шарлотте. Лицо было бледным, обычно безупречная прическа скособочилась, а розовая помада на губах размазалась.
— Миссис Питт! Не ожидала найти вас здесь, — произнесла она обвиняющим тоном.
Вежливого ответа на подобные слова быть не могло, поэтому Шарлотта списала их на расстройство и оставила без внимания.
— Уверена, вы зашли выразить сочувствие, как и мы, — ровно проговорила она и, выждав пару секунд, но так и не дождавшись ничего от Элоизы, добавила: — Пожалуйста, присаживайтесь. Диван такой удобный.
— Как вы можете говорить об удобстве в такое время? — внезапно взорвалась Амариллис. — Тормод поправится, разумеется! Но он испытывает такие муки. — Она прикрыла глаза, и горячие слезы побежали по щекам. — Невыносимые муки! А вы сидите здесь, как на каком-нибудь суаре, и рассуждаете об удобстве!
Шарлотта чувствовала, как в душе ее поднимаются гнев и боль. Амариллис выплескивала свои эмоции, не думая о том, что ее слова, может быть, ранят Элоизу.
— Тогда стойте, если вам так больше нравится, — язвительно ответила она. — Если воображаете, что это хоть как-то поможет, уверена, никто возражать не станет.
Амариллис схватила стул и села, не расправляя юбок.
— По крайней мере, если ему станет лучше, значит, надежда есть, — подала голос Эмили, пытаясь слегка ослабить напряжение.
Амариллис развернулась, открыла и снова закрыла рот.
Элоиза сидела совершенно неподвижно; лицо ее не выражало ровным счетом ничего, руки безжизненно лежали на коленях.
— Не станет, — произнесла она бесстрастно, словно смотрела в лицо самой смерти, привыкла к ней и приняла ее без надежды. — Он больше никогда не поднимется.
— Это неправда! — Голос Амариллис возвысился почти до визга. — Как вы смеете говорить нечто настолько ужасное? Он поднимется! Я знаю. — Она вскочила, подошла к Элоизе и остановилась перед ней, дрожа от переполняющих ее эмоций, но мисс Лагард не подняла глаз и не вздрогнула.
