привлекать внимание. Не старалась завести друзей или поддерживать разговор. Ей было все безразлично. Весь мир словно крутился вокруг Майка. И я никогда не мог понять, как она к нему в действительности относится — любит, терпит или просто развлекается?
Они же были абсолютно разные. Он — автомеханик, который гоняет на байке, трахает девок и пьет пиво по вечерам. Она… сразу видно белоручка, другой породы, другого воспитания. Слишком правильная, что быть рядом с Майком. Она словно заблудилась, потерялась. Красивая, изящная, холодная, отстраненная и почему-то адски привлекательная…
Все девки вешались на меня. Конечно… самый крутой и дорогой байк, ролексы на руке, брендовые шмотки. Абсолютно каждая девка в той тусовке готова была лечь под меня стоило лишь махнуть рукой. Да и не только в той тусовке, чего уж греха таить. Я привык так жить, таким быть. Привык трахаться, с кем хочу и когда. Привык, что это легко и просто — заняться сексом с той, что приглянулась.
Я бунтовал тогда адски — против ожиданий родителей, системы, правил. Ненавидел, когда меня звали Тимуром — представлялся исключительно Тимом. Не носил рубашки и галстуки. И даже на официальные встречи приходил в футболке и джинсах. Большую часть времени я тусовался, совершенно не представляя, что дальше делать со своей жизнью. Единственное, на что рассчитывал — каким-то образом все сложится так, и я смогу избежать участи подключаться к отцовскому бизнесу. Мысль, что мне придется продолжать дело отца — здорово нервировала и выжигала.
Я выбрал тогда стратегию страуса. Родители умерли, мне нужно было уже брать управление бизнесом в свои руки, а я гулял, пил и трахался. И чего-то ждал. Ждал, что все как-то само сложится, произойдет без моего вмешательства и участия. Дождался… Простое правило жизни: или ты создаешь правила, или ты живешь по чьим-то правилам.
Да, тогда мне казалось, что все просто в моей жизни. Есть бабло, внешность — и это уже гарантия хорошей жизни. А хорошая жизнь она какая — тусовки, бухло, скорость, гонки, секс. Много секса. А что еще нужно? Я могу делать все, что хочу, могу легко заполучить любую. А все остальное — меня не волнует. Девушки смотрят так, как будто уже готовы раздеться. Кайф, что сказать. Можно лишь кивнуть, даже не произносить просьбу вслух и вот — самая сексуальная красотка на твоих коленях.
Но не она. Не Саша. Она смотрела сквозь меня. Не замечала. Кривила нос, словно ей противно находиться рядом. Даже, когда я ее цеплял, ехидничал, она просто отбривала, но делала это так, будто ей неинтересно, скучно. Словно она хочет, как можно быстрее избавиться от моего общества.
А Майк точно бездомная шавка, нашедшая дом, крутился около нее. С каждым днем они появлялись вместе все чаще, а он все меньше отпускал ее от себя. Майк долго утверждал, что у них — ничего серьезного, а потом перестал так говорить.
А я… не знаю даже. Просто смотрел со стороны, бесился, но не собирался ничего делать.
Да, она меня раздражала. Да, я ее хотел. У меня вставал в одну секунду стоило ей посмотреть на меня этим чертовым холодным, высокомерным взглядом.
А еще меня бесило, что Майк, единственный мой практически друг за столько лет, которому не нужны были от меня деньги или что-то еще, начинал все чаще предпочитать мое общество ее присутствию…
А ведь я правда тогда впервые за долгие годы вновь поверил в мужскую дружбу. С Майком было просто. Он сам такой — прямолинейный, без заморочек. А у меня за всю жизнь и не было друзей то, если не считать детскую дружбу со Смоляновым. И вот — Майк. Абсолютно из другого мира. Мы говорим о байках, смотрит вместе футбол, участвуем в гонках, тусуемся — и мне кайфово. До сих пор не понимаю, почему я решил тогда все перевернуть и испортить…
Не знаю, что за черт в меня вселился на дне рождении. Я психанул. Сам от себя не ожидал. Я вообще не понял, как тогда все так завертелось. Просто увидел ее в тот день, и вся кровь покинула голову и переместилась резко вниз. Мне хотелось коснуться хоть на чертову секунду, сжать до боли, прижать к ноющему члену. А еще лучше… насадить ее так резко и глубоко как только могу. И двигаться в ней, пока ее изумрудные глаза будут околдовывать своим невероятным гипнотическим цветом.
И все закрутилось… сложно, странно, запутанно. Я не хотел отношений, но еще больше не хотел — отпускать ее. Я просто сходил с ума — так хорошо мне было рядом с ней. Так охренительно хорошо. И я радовался как глупец, когда эти изумрудные глаза начали наконец смотреть не сквозь, а на меня. И как смотреть… будто я для нее весь мир, целая гребаная Вселенная. Как от такого отказаться?
А потом… бизнес отца, на который я так успешно и долго забивал, начал разваливаться. Я не хотел никогда идти по стопам Сергея Старцева, но Аркадий Смолянов в решающий момент нашел нужные рычаги давления.
— Ты ведь не слабак, Тимур? Не трус? Так почему ты ведешь себя так, словно ты говно слабое и безвольное? Хочешь похерить бизнес отца? Из-за тупой злости на него? Ему от этого в могиле ни тепло, ни холодно, а ты даже теперь продать нормально не сможешь бизнес. Должен останешься. Знаешь сколько? Будешь до конца жизни за копейки горбатиться, чтобы долги выплатить. До конца своей гребаной никчемной жизни.
А потом еще этот чертов компромат, который отец оставил, чтобы меня приструнить. Смолянов-старший знал, что делал — он давил со всех сторон, забаррикадировал все выходы. Специально дождался пока бизнес будет разваливаться, чтобы выкупить долю задаром. Нарочно приберег информацию о компромате на крайний случай, если я буду артачиться.
И я согласился… на его условия. Слишком долго я забивал на бизнес, и в итоге все дошло до стадии, когда я уже не мог ничего исправить без последствий. Я не способен был выйти сухим — без долгов и свободным. И я решил… отпустить Сашу, потому что моя жизнь наполнялась все новым и новым дерьмом. Все силы уходили на то, чтобы с этим разобраться. И впереди не маячило ничего хорошего. Для нас.
И еще тысячи поворотов судьбы — ее брак, наша встреча после нескольких лет разлуки, мое нежелание вновь отступаться и отпускать, разборки с Самойловым, ее обида и желание мстить, Смолянов с наполеоновскими планами мести. Наш последний
