— Очень хорошо, Иэясу-сама. Нийя-сан сделал два полных надреза на животе, прежде чем позволил мне отрубить ему голову. Прекрасная и мужественная смерть.
— Такой отличный стрелок. Жаль, что ему пришлось умереть.
Затем Иэясу обратил внимание на другую голову.
Отрубленная голова Ёсиды была пепельного цвета. От нее исходил сладкий запах благовоний.
— Ёсида-сан окуривал волосы благовониями? — недоуменно спросил Иэясу.
— Не при нас. Как только даймё прочитал твой приказ о том, что ему необходимо совершить сэппуку, он тотчас отправился в свои покои, дабы его исполнить.
Иэясу кивнул и обратился к присутствующим на веселом празднике:
— Это был весьма умелый человек и с большими амбициями. Он задумал умный заговор, и поначалу ему везло. Нас спасло то, что карма Ёсиды пересеклась с кармой Мацуямы Кадзэ. И все же Ёсида даже в смерти выказывает провидение и умение. Когда Нийя отправился убивать Хонда-сан, Ёсида знал: возможен провал и раскрытие заговора. В силу этого он окурил волосы благовониями, ибо понимал, что его ждет в случае неудачи. Теперь ароматная голова выглядит довольно приятно. — Иэясу окинул взглядом гостей. — Вот такому умению вы все должны учиться.
Примерно в то же время, когда Иэясу рассматривал головы своих врагов, Кадзэ и Кику-тян устраивались на соломе в теплом сарае. Обычно в теплую погоду ронин привык спать на улице, однако путешествие с девочкой внесло немало изменений в его образ жизни. И одним из первых стала необходимость поиска прибежища на ночь.
Кадзэ и девочка отправились пешком на запад за пределы Эдо по токайдской дороге. Затем, стремясь избежать встречи с людьми Окубо или Ёсиды, которые могут мстить за смерть хозяев, они перешли на проселочную дорогу и шли до поздней ночи, питаясь в пути жареными рисовыми шариками.
Кику-тян изнемогала от усталости, но не жаловалась. С каждым шагом она удалялась все дальше от тех ужасов, которые ей пришлось пережить в «Маленьком цветке».
Кадзэ еще мог бы продолжать путь, однако, видя, что девочка слишком утомилась, нашел крестьянина, который позволил им воспользоваться его сараем. Там они и устроились. Пахло сеном и животными. Сон пришел почти мгновенно.
Кадзэ не знал, как долго он спал до того момента, когда увидел во сне свою госпожу. У японцев считается нормальным разговаривать с мертвыми, так что это не испугало и не удивило его.
Во сне госпожа спустилась к нему с небес, сопровождаемая голубыми облаками. На ней было прекрасное кимоно, расписанное красноголовыми журавлями, летящими по шелковому небу. Белые крылья журавлей разгоняли облака. Кадзэ не мог понять — то ли облака нарисованы, то ли они настоящие.
Кадзэ поклонился, когда госпожа приблизилась к нему. Выпрямившись, он увидел, что ее лицо осталось таким же красивым и спокойным, каким оно сохранилось в его памяти. И она улыбалась.
— Тебе известно? — спросил Кадзэ.
Госпожа кивнула.
— Твоя дочь со мной. Она… ладно, у нее была трудная жизнь, моя госпожа. Не знаю, что я смогу сделать для девочки. Поищу какого-нибудь вашего родственника, который позаботится о ней. А пока она останется со мной. Жизнь-то у меня тоже непростая. Я постоянно в дороге, и в пути поджидают опасности. Окубо не любили в его клане, но для вассалов дело чести — начать на меня охоту. Кланы Ёсиды и Нийи тоже будут мстить. Кроме того, моя госпожа, я не знаю, как заботиться о десятилетнем ребенке. В прошлой жизни у меня была жена, а за детьми ухаживали наши слуги. Теперь у меня нет ни жены, ни детей, ни слуг. И я вовсе не уверен, что девочка должна оставаться со мной.
Госпожа пристально смотрела на Кадзэ. Ее улыбка становилась шире.
Он вздохнул:
— Хорошо. Я вижу, ты хочешь, чтобы твоя дочь осталась со мной. Сделаю все, что смогу, моя госпожа, хотя не знаю, будет ли Кику-тян хорошо со мной. Сиката га наи. Ничего не поделаешь. Только скажи мне, моя госпожа, счастлива ли ты? Могу ли я пойти к твоему погребальному храму и вернуть себе мой вакидзаси, хранитель самурайской чести? Возвратил ли я себе свою честь?
Госпожа улыбнулась и утвердительно кивнула. Продолжая улыбаться, она вознеслась в небеса, постепенно становясь все меньше и меньше, пока не исчезла совершенно.
Кадзэ уже готов был забыться безмятежным сном, когда вдруг снова почувствовал присутствие госпожи. Сейчас она находилась рядом с ним. Кадзэ в недоумении спросил:
— Есть ли еще какие-то вопросы, госпожа?
Госпожа смотрела на Кадзэ. На этот раз она не улыбалась. Ронина удивляло то обстоятельство, что призрак посетил его второй раз за ночь. Он обратился к женщине:
— Чего ты хочешь, госпожа?
Призрак госпожи подался вперед и прижался к груди Кадзэ. От удивления он вздрогнул. Потом призрак сделал нечто такое, отчего самурай понял, что не спит. Госпожа просунула руку под его кимоно и прикоснулась к обнаженному телу. Не важно, какие чувства он питал к ней: она все-таки оставалась женой его господина. Даже после смерти госпожа не должна поступать таким образом. Кадзэ широко открыл глаза и увидел, что к нему прижимается Кику-тян. Она не спала и пристально смотрела на него, как будто ждала некоего знака.
— Что ты делаешь? — грубо проговорил Кадзэ и схватил девочку за руку.
Кику-тян сильно смутилась и вскрикнула:
— Ты делаешь мне больно!
Кадзэ ослабил хватку. Кику-тян заплакала, ее горячие слезы капали на его кимоно. Самурай минуту колебался, затем, вместо того чтобы оттолкнуть девочку, крепко прижал ее к себе и стал утешать:
— Не плачь, Кику-тян. Просто ты долго жила в таком месте, где тебя учили лишь одному: ублажать мужчин. Мне этого вовсе не нужно. Мужчины и женщины могут заниматься этим сколько угодно, тут нет ничего плохого. Только взрослый человек не должен портить ребенка. Последние годы были для тебя настоящим кошмаром, — грустно сказал Кадзэ. — Я не в силах стереть их из твоей памяти. Мне не удастся вернуть тебе твою прошлую жизнь, те годы, когда ты счастливо жила с отцом и матерью в их замке. Я могу помочь тебе лишь в настоящем, которое для меня совсем не ясно. Не знаю, что сулит будущее. Так или иначе, я вынужден бродить по дорогам, терпеть лишения и встречаться с опасностями. Такова моя карма. Но с этой минуты наши с тобой кармы соединились, так что я буду стараться защищать тебя. Твоя мать послала меня на поиски тебя, — продолжал Мацуяма. — Прошло почти три года, и я сожалею о каждой минуте из этих лет, ибо тебе пришлось перенести много страданий. Теперь же я буду защищать и оберегать тебя, что бы с нами ни случилось. Ты понимаешь? Клянусь всем святым. Меня не надо ублажать, как тебя учили в том проклятом доме. Понимаешь, Кику-тян? Я защищу тебя от всяких бед. Твоя мать хотела этого.
Девочка взглянула на Кадзэ. В полутьме сарая, освещаемого лунным светом, проникающим сквозь щели, Мацуяма различил в лице ребенка сомнение, неуверенность и страх. Однако он увидел в нем и надежду.
