оттуда оба одеяла и засовываю бутылочки к себе в сумку.
На щеках у Синти чуть больше цвета, она чем-то вытерлась, то ли водой, то ли слюной; на этот раз она выглядит чище. Синти подносит Хуонг к печке, разговаривая с ней, чиркает спичкой о коробок – он уже почти пуст – и пытается успокоить ее, показывая ей яркое пламя, но моя дочь не успокаивается.
Я беру Хуонг, и мы выходим на улицу, в промозглый ноябрьский воздух.
– Нет, – произносит Синти, показывая на дорогу у закрытых ворот. – Это не сработает.
Глава 25
Я тяну Синти за рукав.
– Пора идти, – говорю ей. – Я не знаю, как долго его не будет дома, так что идти надо сейчас.
Она стряхивает мою руку и, сгорбившись, заворачивает за угол дома. Все в грязи. Синти осматривает горизонт, а я иду за ней, качая Хуонг на руках.
– Нам надо идти…
– В той стороне есть проселочная дорога, – говорит она, перебивая меня и показывая пальцем в противоположную от главной дороги и закрытых ворот сторону. – Там меньше машин и больше вероятность сбежать.
Я ковыляю к ней. Смотрю в пустоту, которая находится в том направлении. Простор. Бесконечное расстояние. Надежда – в другой стороне: и еда, и магазин, и деревня, и все машины, которые я когда-либо здесь видела, приходят с другой стороны. Я мечтала сбежать в другую сторону. Это и есть наш выход.
– Слишком далеко, Синти, до дороги в той стороне слишком далеко идти, грузовики слишком маленькие, я не справлюсь.
Она оглядывается на ворота на полпути и двор. Затем смотрит на мою лодыжку.
– Если мы пойдем по той дороге, он нас перехватит, – замечает она. – Или он застанет нас на обочине, когда поедет обратно. Нам надо идти до свинарника. Он как раз на полпути, там мы передохнем. Если он к этому времени вернется, а мы доберемся до свинарника, значит, у нас все еще будет шанс. Он не догадается, что мы там. Он поедет искать нас на дорогу.
Синти дрожит от холода. Ее щеки впали, а матово‐рыжие волосы блестят от кожного сала на морозном свету.
– Если доберемся туда, а он вернется домой, – продолжает она, – тогда, может, вы с малышом сможете спрятаться, а я добегу до той стороны дороги и попрошу помощи. Вызову полицию. Он подумает, что мы пошли в другую сторону. Лучше возможности уже не представится.
Я смотрю на надежду, на дорогу, по которой меня сюда привезли, а потом на бескрайние равнины, на которые смотрит она. Синти видит там надежду. А я вижу бесконечные поля, которые засеял Ленн, за которыми ухаживал, спускающиеся к морю. Ничего хорошего в том направлении нет, единственное, что приходит оттуда, – это ненастье.
– Ты уверена? – спрашиваю я.
Она кивает и кладет на себя мою руку, чтобы поддержать и чтобы я смогла снять вес со своей лодыжки.
– Вперед, – говорит она.
Мы идем по гравию, стараясь не оставлять следов. Проходим мимо гниющего дохлого угря, скелет которого похож на доисторическое ископаемое, мимо кучи пепла, где покоились мои вещи, а затем обходим край ближайшего поля. Здесь уже поросль, крошечные остатки пшеницы, и они хрустят под моими сандалиями сорок пятого размера. Мы идем десять минут, мои ноги уже замерзли, но это помогает справиться с оцепеняющей болью. Каждый шаг ощущается как наступление на перевернутые соломинки для питья, которые мы привыкли использовать для прохладительных напитков дома. Плечо Синти упирается мне в подмышку, и мы, пошатываясь, пытаемся держать ритм, пытаемся идти дальше. Хуонг не издает ни звука. Либо она понимает, что мы делаем, либо ей еще хуже, чем я предполагала.
В конце первого поля мы пересекаем небольшую канаву, перешагивая через сваю, и следующее поле оказывается больше. Оно вспахано. Гребни земли застыли и сверкают, каждый кусочек грязи неподвижен во времени и пространстве, поверхность настолько неровная, что мы чуть не падаем через каждые несколько шагов. Мы держимся у края поля, но оно вспахано близко к канаве.
Запястья Синти покрыты царапинами или порезами.
Я оглядываюсь на дом. Я никогда не видела его с такого расстояния, с такого ракурса. Пристройка к ванной похожа на мою лодыжку: какая-то неправильная, под неправильным углом, грубо приделанная с одной стороны.
– Не останавливайся, – говорит Синти. – Продолжай в том же духе, ты молодец!
Но это она молодец. Она – скрюченный скелет, который бредет по этим ноябрьским полям, ее глаза красные от света, а согнутая фигура такая маленькая по сравнению с моей.
Я протягиваю ей конфету из своего кармана, одну из трех, которые достала из стен сегодня утром. Синти выхватывает ее у меня, и я слышу, как она хрустит на ее желтых зубах, и на какое-то время мы, кажется, идем быстрее.
Пара фазанов, петух и курица вылетают из-за низкой живой изгороди и приземляются на полпути к полю. В сторону коттеджа, к карандашной линии ивового дыма, поднимающегося от плиты. Они летят не в ту сторону.
Хуонг шевелится в моем пальто, пальто его матери. А потом она кричит. Я останавливаюсь, и вместе со мной останавливается Синти, и я пытаюсь успокоить малышку, укачать, поговорить с ней. Я говорю ей, что у нас все хорошо, и прошу ее держаться. Но она вырывается, а потом снова начинает кашлять. Задыхаться. Я достаю из кармана бутылочку, уже тепловатую, и даю ей покушать. Синти с тревогой смотрит на меня краем глаза, сканируя горизонт, не сводя взгляда с трассы и запертых ворот на полпути. Я убираю соску, Хуонг хватается за нее, и я успокаиваю ее: «Позже, чуть попозже», а она кричит еще громче. Я прижимаю малышку к груди, убаюкиваю, и мы снова отправляемся в путь.
– Далеко ушли? – спрашиваю я скорее себя, чем Синти.
– Нет, уже почти полпути до свинарника прошли. Худшее позади. Давай не сбивай ритм!
От моего дыхания в воздухе образуются облака. Мы пересекаем еще одно поле, зерно рассыпано по земле. Сорняки засохли в бороздах от тракторных шин, которые испещряют каждое поле неглубокими колеями. Мы пытаемся обойти участок мокрой земли, но мои сандалии становятся грязными, и каждый шаг превращается в испытание. Я скребу сандалией по земле, но грязь только липнет, и моя здоровая нога весит почти столько же, сколько плохая.
Джордж и Ленни и мышь. Танн и Синти и безупречный ангел.
На этом поле есть возвышенность, может быть, на метр выше общего уровня равнины, может, на два метра выше уровня моря. Когда мы поднимаемся на нее
