который имеет авторитет у союзников. Американскую сторону в оккупированной Западной Германии представлял генерал Кларк. Отец, будучи командующим Центральной группой войск, знал его еще по Вене. У них сложились весьма неплохие отношения. В последующем отец не раз говорил, что ситуация в Берлине была настолько накалена, что, «если бы кто-нибудь случайно пальнул из пушки, могла бы начаться новая война». (Справка: космический полет Г.С. Титова состоялся 6–7 августа 1961 года.)
В августе 1962 года главнокомандующим Группы советских войск в Германии был назначен генерал-полковник И.И. Якубовский. И.С. Конев мог вернуться к руководству Группой генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Он писал мемуары «Записки командующего фронтом 1943–1942» и «Сорок пятый», ряд статей, которые публиковались в журналах «Военная мысль» и «Военно-исторический журнал». В 1970 году ему было присвоено звание Героя Чехословацкой Социалистической Республики, в 1971 году – Героя Монгольской Народной Республики.
Умер 21 мая 1973 года, как говорилось в некрологе, «после тяжелой и продолжительной болезни». Похоронен на Красной площади у Кремлевской стены.
Примирение маршалов
В отношении того, примирились ли маршалы Г.К. Жуков и И.С. Конев к концу своей жизни, существует несколько довольно противоречивых мнений. Так как сам я не был свидетелем этого, то приведу все версии.
Об одной из попыток примирения в интервью одному из российских изданий рассказал бывший помощник по особым поручениям маршала Конева Степан Кашурко.
«В конце жизни Иван Конев, мучимый угрызениями совести, не раз пытался поговорить с Георгием Жуковым. Но – тщетно: тот не желал с ним общаться. В беседах со мной (а между нами сложились очень доверительные отношения) Иван Степанович многократно корил себя за содеянное.
В канун 25-летия Победы (апрель 1970 г. – Авт.) Конев пригласил меня для рассылки и доставки праздничных поздравлений. В тот день ему, казалось, повезло: наконец-то дозвонился до Жукова. Однако Георгий Константинович, услышав голос Конева, бросил трубку телефона. Раздосадованный, Иван Степанович тяжело опустился в кресло и, как бы оправдываясь, заговорил сбивчиво и нервно:
– Я, конечно, виноват: будучи его первым заместителем, не сообщил о грядущем заговоре. Тогда, в Югославии, Жуков был поставлен в глупое, дурацкое положение. Но подумай, что я мог тогда поделать. Обстоятельства сложились как на охоте за зверем: ни назад, ни вперед, ни влево, ни вправо – кругом красные флажки. Единственное требование: ты коммунист, выполняй партийное решение, партийный долг. Дисциплина, брат, да еще какая – партийная, не хухры-мухры. А ведь я не рядовой коммунист – член ЦК, депутат Верховного Совета, маршал, Герой… Попытался было отвертеться, так тут же намекнули на сговор: мол, и тебя, как первого зама, вместе с Жуковым привлечем к ответу. Вертелся, крутился, а положение безвыходное. Ну хоть стреляйся…
Иван Степанович задумался и вдруг горько произнес:
– Признаюсь, впервые в жизни спасовал, можно сказать – струсил. В войну – другое дело. Там все проще: перед тобой враг, агрессор. Его надо уничтожить. И точка. А тут черт знает что и кто: ЦК, Хрущев, Суслов, «политическая целесообразность». Поди сразу разберись – что и кто это? Вот когда кого выбросят из Кремля, тогда все вроде бы становится ясным… Понимаешь, перед Гитлером устоял, а тут вот перед этими… не устоял, сломался и теперь на старости лет казню себя.
Надо заметить, что к концу жизни Конев был уже не тот безоглядный рубака-коммунист. В разговорах то и дело все отчетливее сквозили слова разочарования. «Куда идем, куда катимся?» – не раз говаривал старый маршал.
– А про Жукова в «Правду» я не писал, – вдруг признался Конев. – Из ЦК, из Отдела пропаганды мне позвонили: «Статья о проделках Жукова готова. Вам остается только ее подписать». – «Какая еще статья? – возмутился я. – Хватит того, что было на пленуме. Подписывать не буду – и точка».
А часа через два позвонил сам Хрущев: «Завтра в “Правде” читай свою статью. И без фокусов. Понял?»
Что оставалось делать? Ждать появления не мной сочиненной против Жукова враждебной статьи. «Нет, не напечатают, совести не хватит», – думал я. Однако назавтра развернул «Правду» и глазам не поверил: действительно, статья за моей подписью. Огромная такая, на два подвальных разворота: «Сила Советской Армии и Флота – в руководстве партии, в неразрывной связи с народом». А далее целое обвинительное заключение. И сразу, по сути дела, приговор Жукову. Приговор окончательный – обжалованию не подлежащий.
Вот так-то делались у нас дела, друг мой. Так-то вершились судьбы людские… И ведь где опровергнешь, что не ты писал: в «Правде», в «Известиях», в «Красной звезде» или в «Комсомолке»?.. Перед кем и где выступать с речами, с критикой? Тут же вмиг скрутили бы в бараний рог. Любого скрутили бы, невзирая на лица.
Глядя на то, как Иван Степанович усердно подписывает поздравления с Днем Победы, я подсказал:
– И Георгию Константиновичу послать надо.
– А что, предложение дельное, – согласился Конев. – Напишу: так и так, мой фронтовой друг Георгий Константинович. Виноват. Во всем виноват. Прости меня, грешного, хоть перед смертью прости.
Обычно наша работа строилась следующим образом: я сидел за столом и записывал, а маршал ходил по кабинету и диктовал. Однако на сей раз мы поменялись местами. Волнуясь, он сам взялся за перо. Но убедительное послание не получалось. Нервничая, Иван Степанович рвал в клочья исписанный лист и брался за другой. Писал долго, мучительно долго. Затем письмо вложил в фирменный конверт и протянул мне:
– Доверяю. Строго конфиденциально. Лично в руки адресату.
Затем маршал напутственно молвил:
– Ну, с Богом!
Прибыв к Жукову, изрядно волнуясь, я протянул ему послание. Достав письмо, Георгий Константинович, хмурясь, прочел его и, ни слова не говоря, размашисто начертал «резолюцию»:
«Предательства не прощаю! Прощения проси у Бога! Грехи отмаливай в церкви!
Г. Жуков».
От энергичного росчерка Жукова последний восклицательный знак прорвал дыру в листе бумаги.
– А это вместо печати! – беспощадно съязвил Георгий Константинович.
Моего возвращения Конев ждал с нетерпением. Взглянув на четкий, как выстрел, ответ, вздрогнул и, видимо, смирившись, произнес удрученно:
– Молодец! По-снайперски, прямо в сердце! И поделом. Ну что ж, история рассудит…
И рассудила: вечным сном маршалы Победы мирно спят рядом у Кремлевской стены.
В то время Конев взял с меня слово: держать эту историю в строгой тайне до нового столетия. Слово, данное моему дорогому наставнику, я сдержал и решил поведать о том давнем эпизоде в канун 105-й годовщины со дня его рождения».
Существует информация о том, что окончательное примирение маршалов Победы произошло на 70-летии Конева, в квартире на улице Грановского (ныне Романов переулок), когда поздравить маршала пришли все его боевые товарищи и друзья.
Писатель Константин Симонов, также присутствовавший
