а щеки пылали. Я почувствовала, что мое лицо тоже горит, и только тут осознала, насколько жарко в палате; облака пара, поднимавшиеся от воды, оседали на моей шее липкой пленкой. Стар, казалось, излучала собственные волны злобного жара, глядя прямо мне в глаза; я же безуспешно пыталась собраться с духом, чтобы ей противостоять. Я хотела помочь этой женщине, выполнить свою работу, провести осмотр и составить подходящий ей план, но без ее согласия это было невозможно. Что бы я ни сделала – это оказалось бы насилием, то есть именно тем, чего она и ожидала. Сама я относила себя к хорошим акушеркам: сочувственная, открытая к любым вариантам родов, от самых хипповых, на дому, до звездных, с частным анестезиологом на связи. Даже в свои самые сложные дежурства я с готовностью дарила любовь женщинам, за которыми ухаживала. Я помогу вам, если только вы позволите – это своего рода контракт между акушеркой и пациенткой, на котором строится вся система. Однако для Стар я была врагом. С ней нельзя было заключить мир.
– Стар, – начала я. – Я стала акушеркой, чтобы помогать женщинам, а не вредить.
Она фыркнула, сморщившись, все также стоя по ту сторону кровати.
– Я хороший человек, – сказала я, уже умоляющим тоном; эти слова повисли во влажном воздухе, и только тут я осознала, какими слабыми, какими жалкими и неубедительными они казались. Но я очень устала, сильно испугалась и, честно говоря, немного разозлилась.
– Я на вашей стороне, – настаивала я.
– Да, встречаются акушерки, которые с удовольствием наставят вам капельниц и подключат ко всем мыслимым приборам. Есть акушерки, которые будут продолжать осмотр, даже если вы станете плакать. Но я не такая, – говорила я, обращаясь в равной мере и к себе, и к Стар. – Я вам не враг.
Прежде чем она успела ответить, новая схватка скрутила ее тело. Она зарычала так громко, что стены палаты словно пошатнулись. Пока она, склонив голову, отчаянно цеплялась за простыни на кровати между нами, я заметила серебристый край наполненного жидкостью пузыря, выступающий у нее между ног: амниотический мешок, в котором, окруженный водой, растет ребенок. У меня екнуло сердце. Стар могла вот-вот родить, а мне приходилось лишь догадываться, в каком состоянии при этом будет младенец.
Похоже, она тоже поняла, что что-то изменилось. Схватка прошла, и Стар посмотрела мне в лицо; черты ее смягчились, а голос прозвучал совсем по-другому, почти как у ребенка.
– Что это такое? – спросила она.
– Это плодный пузырь, Стар. Ребенок на подходе.
Молча она подошла к ванне и снова со всплеском погрузилась в воду. Мы с Моссом подошли ближе; он с предвкушением смотрел на ее промежность, а я начала спешно крутить краны. Пусть Стар не позволяла мне ее касаться, я могла хотя бы добиться подходящей для родов температуры воды.
«23:50, – записала я. – Показался амниотический мешок. Пациентка вернулась в ванну». Пришла потуга, за ней еще, и Стар снова погрузилась в свое астральное состояние, а в воде расплылось облако соломенного цвета – амниотическая жидкость. «23:54, спонтанный разрыв мембран, амниотическая жидкость чистая», – записала я и нажала на кнопку, чтобы вызвать еще акушерку для помощи при родах. В моем отделении это была распространенная практика: одна акушерка для матери и одна для ребенка, на случай, если обоим нужна будет неотложная помощь единовременно. Я понятия не имела, кто появится за дверью, но радовалась тому, что придет подмога.
Стар стояла на четвереньках, положив руки и голову на край ванны, спиной ко мне; между раздвинутых ног была видна прорезавшаяся макушка ребенка. Надо было как-то заставить женщину слушаться моих указаний, и я постаралась говорить как можно мягче, внутренне готовясь к отпору.
– Сейчас вам надо держать ягодицы или полностью над водой, или полностью в воде, Стар, – сказала я. – Если ребенок ощутит холодный воздух на коже, пока его головка будет погружена в воду, он может вдохнуть и захлебнуться водой.
Она молча опустила ягодицы под воду.
Обрадованная ее послушанием, я продолжила говорить, по-прежнему мягко, но настойчиво:
– Делайте то, что подсказывает вам тело – тужьтесь, когда захотите тужиться, а когда почувствуете, что головка ребенка выходит наружу, просто дышите.
– Вот так, малыш, – тихонько, осторожно добавил Мосс. – Ребенок выйдет с дыханием, точно как мы с тобой говорили.
По воде побежала рябь, когда Стар отвела с лица волосы и изогнулась в новой потуге. На этот раз я ясно увидела небольшой ромб ее копчика, торчавший под кожей – однозначное указание на то, что ребенок проходит через таз. Стар закричала, и в этот момент дверь палаты распахнулась, и Мэри-Джейн, старшая сестра, вошла к нам.
– Что ты сделала с этой бедняжкой? Никогда еще я не слышала у нас таких криков.
А потом себе под нос, словно внезапно ощутив ароматы лаванды и шалфея:
– Черт возьми, тут воняет, как в комоде у проститутки.
– Мы просто рожаем, сестра, – ответила я.
И тут, как по команде, Стар запрокинула голову, сложила губы в идеальную букву «О» и на выдохе испустила громкое «хооооооооо». Головка ребенка выскользнула у нее между ног – глазки закрыты, губки надуты, кожа еще бледная перед началом дыхания. «23:59, родилась головка». Стар посмотрела вниз через воду, увидела, что там, и снова стала тужиться. С последним выплеском крови и околоплодной жидкости тельце ребенка выскочило вперед, присоединенное к матери длинной перевивающейся пуповиной. Стар опустилась в воду, достала младенца и поднесла к груди; он был теплый, и глазки его широко распахнулись от контакта с прохладным воздухом. Я посмотрела внимательней, чтобы определить пол: девочка. «00.01: спонтанные вагинальные роды, девочка, жива». Я уже начала писать дальше: «Закричала при рождении», – но тут остановилась и отложила ручку. В палате было тихо.
– Она фиолетовая, – сказал Мосс с явственной паникой в голосе. – Почему она фиолетовая?
Кожа ребенка казалась совсем бледной. Я к этому привыкла, но для человека, видевшего только розовощеких младенцев по телевизору и в кино, зрелище было пугающее.
– Дети, рожденные в воде, розовеют не сразу, – сказала я.
Это была правда, но с моей удачей – язвительно подумала я, – этому ребенку непременно понадобится искусственное дыхание. Придется пройти через суетливую процедуру со вдохами, перемежаемыми нажатием на грудную клетку, которые я отрабатывала шесть месяцев назад на резиновой кукле, и одному богу известно, что случится потом, так что представление Стар обо мне как о воплощении дьявола вполне может подтвердиться. Пока череда из разных катастрофических сценариев мелькала у меня перед глазами, ребенок открыл рот, выпустил пару блестящих пузырей и закричал. Грудка его порозовела,
