голову пледом или шарфом (у них был один плед и один шарф) и шла искать валежник или хотя бы ломать сосновые ветки. Ветки были хуже, потому что быстро прогорали. Но если не было ничего, то и веткам очень радовались.
Тёплых вещей хватало, чтобы нарядить четверых. Ну, может, пятерых. Когда одни возвращались с добычей, их уже поджидали следующие, поскорее переоблачались в дежурные «выходные» одежды и бежали за следующей порцией дров.
Из всей еды давно осталась только сушёная рыба. Сушёная рыба без соли. И ещё сосновые ветки, которые наросли в этом году — свечки. Они были уже изрядно одревесневшие, но долгими днями в пещере делать всё равно было нечего, а Сэйери где-то читала, что так можно победить авитаминоз и цингу.
ОДНА ЗА ДРУГОЙ…
Однажды ночью в средней пещерке все уснули, костёр погас, и все очень сильно замёрзли. Вся средняя пещерка чихала и кашляла, но это было ещё ничего. Кам, а за ней Аяка сделались горячими, словно печки. От жара их волосы прилипли ко лбам, и всё, что они говорили, было больше похоже на бред. Лисы могли бы сварить целебный отвар из сосновых и берёзовых почек. Могли бы, если бы у них был котелок или хотя бы железная кружка, а не куча пластиковых с лисичками, которые все набрали перед переходом.
На четвёртый день Кам замолчала, а в её дыхании, и без того хриплом, проявился какой-то свист. Ночью она перестала хрипеть, и звук этой тишины был страшнее, чем предыдущий бред. Кам ушла в самый тёмный час ночи, первой, словно в насмешку над своим именем*. Следом, перед рассветом, тихо и неслышно умерла Аяка.
*Кам — черепаха (яп.), символ длинной жизни.
Младшая сестра Кам, Харуко, словно потеряла интерес к жизни. Она перестала есть, не выходила за дровами, когда был её черёд, и днями напролёт сидела, забившись в дальний угол пещеры. На третий день, в рассветных сумерках, Нэоко и Эцуко, следившие за огнём в левой пещере, увидели, что Харуко бежит в лес — в тонкой маечке и летней коротенькой юбке. Накинув на себя второпях какие-то вещи, девчонки бросились за ней…
25. ХОРОШО БЫТЬ КИСОЮ, ХОРОШО СОБАКОЮ…
ДЕВЫ ОЗЕРА
Следы Харуко, чёткие в выпавшем ночью снегу, вели к озеру, и когда дежурные костровые добежали туда, полынья в пяти метрах от берега ещё колыхалась свежими льдинками.
— Там мелко, вытащим её! — крикнула Эцуко, и подруге не пришло в голову ни одно слово против — ведь там могла быть ещё живая их сестра-лиса, помутившаяся рассудком от горя.
Девушки бросились в полынью, и ледяная вода обожгла их.
— Ты её видишь⁈
— Нет! Я нырну!
— Я держу тебя!
Нэоко присела в воду с головой, чувствуя, как холод сжимает внутренности. Вода была зелёной, как сосновая хвоя, и прозрачной. В поднимающихся от её движений клубах ила ей показалась девичья рука. Нэоко потянулась, опасаясь, что не сможет схватить, потому что пальцы начало сводить судорогой, и почувствовала, как ноги оскальзываются на чём-то похожем на ствол осинки с подгнившей корой. Дно, на первый взгляд представлявшееся единым целым, оказалось случайным наносом, разъехавшимся под весом двух тел… и сомкнувшимся над ними.
Последней жертвой озера стала Фудзико, понадеявшаяся на крепость льда.
Кто мог знать? Ударили морозы, и лёд встал крепкий — и у берегов, и на маленькой речке. А сушёная рыба за дни ненастий кончилась почти вся. Фудзико собиралась пробить лунку ближе к середине озера и порыбачить — у неё была с собой крепкая валежина вместо пешни, а надколоть лёд она надеялась с помощью найденных на берегу больших булыжников. Но ей не понадобилось ни то, ни другое. Она и дойти до середины озера не успела. Над родником, бьющим на дне и питающим это озерцо, всю зиму держался тонкий лёд. Если бы Фудзико была опытнее… или наблюдательнее… или ей просто пришло бы в голову пройти в трёх метрах левее — ничего этого не случилось бы. Или если бы ночью не выпал снег. Или если бы ветер, обычно выдувающий поверхность озера до зеркального блеска, успел сделать свою работу — Фудзико заметила бы темнеющее пятно тонкого льда.
Но она не заметила.
Озеро получило свою четвёртую жертву, а у лис почти не осталось тёплой одежды.
ЗА СТО ДНЕЙ
Лисы перебрались в правую пещеру. Все. Во-первых, (хоть и тесно) так было теплее. А во-вторых, после всех случившихся событий, у них больше не получалось принести столько дров, чтобы постоянно жечь три костра. А ведь ещё нужно было иметь запас на случай, если разразится непогода!
Зато в левой и в средней пещере можно теперь складывать дрова. Если у кого-то получалось принести лишние.
Изуми рисовала. В блокноте осталось несколько чистых листков. Блёклый свет угасающего зимнего дня мешался с неверными отблесками от пламени костра. Ёсико была сейчас хорошей натурщицей — не вертелась, не скакала как раньше. Она неподвижно сидела спиной к костру, лицом к выходу из пещеры, вглядываясь в заснеженный лес, и иногда беззвучно шевелила губами, словно разговаривая с кем-то. Каэдэ время от времени подкладывала в костёр новые ветки, и когда пламя вспыхивало сильнее, казалось, что рыжие меховые ушки Ёсико подрагивают, прислушиваясь.
В блокноте уже был один рисунок младшей лисички — ещё с той стороны, когда они вместе рыскали по горам префектуры Нагано, разыскивая портал. Если переворачивать страницы, было видно, как она сильно изменилась. Ёсико похудела. Все её черты заострились, глаза казались огромными на посерьёзневшем лице. А главное — взгляд. Он перестал быть беспечным, вот что. В глазах Ёсико поселилась печаль.
Младшая лисичка тяжело вздохнула и спрятала лицо в коленях. Изуми стало неловко: может быть, сестра не хочет, чтобы лезли к ней в душу? Вот и села отдельно от всех, отвернулась даже — а тут Изуми со своими рисунками…
Да, теперь, когда выйти из-за холода почти невозможно, всё их личное пространство сузилось до границ собственной головы.
Изуми потихоньку отвернулась и повернула блокнот к свету костра, чтобы иметь возможность разглядывать его содержимое. А ведь, действительно, если сравнить девчонок с зарисовками стодневной давности — как же сильно они изменились, все изменились! Интересно было бы на себя взглянуть. Сколько уж она не доставала зеркальце, где-то на дне рюкзака так и валяется, надо бы завтра днём…
— Девочки, осторожно! — Цубаки сбила ход мысли, протиснувшись поближе к костру с охапкой новых веток, начала шумно пыхтеть, снимая верхнюю одежду, и вдруг спросила, — А где Ёсико?
Изуми дёрнулась. Ёсико, сидевшая прямо позади неё, ушла так неслышно, что никто даже и не заметил! Все вскочили, собираясь броситься на поиски.
— Девочки, стойте! — рассудительная Каэдэ стояла на выходе, подняв руки в ограждающем жесте, — Куда вы побежали?
Каэдэ хотела ещё сказать, что все одеты очень легко, и такая прогулка добром для лис не кончится, но тут подала голос Минами:
— И правда! Сколько можно бегать? Вон Эцуко с Нэоко побежали — и что? Чем дело кончилось? А⁈ — Минами говорила жёстко, не глядя ни на кого, только в костёр, — Пора уже вспомнить: мы лисы, а не волки! Волки сбиваются в стаи, а лисы — каждый сам за себя!
Каэдэ растерялась:
— Да я хотела вовсе не об этом…
— А я об этом! — оборвала её Минами, — Каждый сам должен думать и сам отвечать за свои поступки! Подумайте-ка об этом, когда захотите убиться или закатить истерику. Ёсико выбрала уйти. Если вернётся — прекрасно! Нет — ну… Значит, нет.
Растерянные лисы топтались, не зная: бежать ли за Ёсико или остаться? И если остаться, то почему?
— Сядьте, девочки! — меж бровей Кин залегла горькая складка, — Посмотрите, какой снег пошёл! Сейчас мы всё равно ничего не сможем сделать.
Изуми опустилась на место, которое перед своим уходом занимала Ёсико. Лес застилал снег. Сплошная пелена висела в воздухе. Пелена из снежинок, огромных, как майские бабочки.
СНЕГ
Снег и не думал переставать, разве что поредел немного. Хозяйственная Мизуки притащила из соседней пещерки последнюю охапку веток, прикидывала так и эдак и вздыхала. Мало дров, мало. Опять придётся экономить и мёрзнуть ночью. А тучи какие тяжёлые, похоже, снег скоро повалит с новой силой!
— Давайте я схожу? — предложила
