женщину признаться. Сейчас можно было обвинять ее чуть ли не во всех смертных грехах, лишь бы ей стало стыдно, лишь бы она испугалась огласки, позора, а может, и суда. Она ведь точно пойдет как соучастник, который пытался скрыть улики. Причем умышленно скрыть, зная об ответственности, зная заранее о том, что это было подготовленное преступление, а не несчастный случай. А может, и не знала, но и это следует срочно выяснить. Ведь могла быть и другая мотивировка ее поступка.
– Вы понимаете, как это будет выглядеть, когда на суде будут предъявлены все доказательства убийства и рокового выстрела, подкрепленные косвенными уликами, и неожиданно всплывет ваш акт, где нет и следа о пулевом ранении? Вы понимаете, что для суда будет очевидна корысть вашего поступка, когда организатор даст признательные показания? А он даст! Они всегда дают такие признания, когда дело начинает пахнуть большим сроком. И тогда они сдают всех, идут на сотрудничество со следствием, подставляют всех вокруг, чтобы свалить хоть часть своей вины на другого. Вы этого еще не знаете, а я много лет работаю в уголовном розыске и знаю это очень хорошо!
И тут Хорева не выдержала. Она закрыла лицо руками и заплакала. Гуров опешил. Он ожидал слез, мольбы, прижатого к глазам мокрого платка, но Хорева рыдала так, как будто весь мир вокруг нее рухнул, как будто случилось нечто ужасное и большей беды случиться для нее не могло. «Не буду ей мешать, пусть еще глубже окунется в свое отчаяние, – с сожалением подумал сыщик. – Вот ведь работа у меня! Когда преступники-мужчины молят о снисхождении, то даже какое-то удовлетворение ощущается. Но вот привыкнуть к тому, что от твоих слов плачут женщины, как-то трудно. И пусть женщина совершила неприглядный поступок, пусть она преступница, но все равно чувствовать себя виновником женских слез не очень приятно».
– Рассказывайте! – сухо и властно потребовал Гуров, выждав несколько минут. – Рассказывайте, а я постараюсь вас понять и помочь вам.
– Не деньги… – отчаянно замотала головой Хорева. – Деньги тоже предлагали, только я не взяла. Грязные они…
– Почему вы это сделали? Они вас заставили?
Заплаканная женщина только кивнула головой. Ну вот, кажется, все и проясняется. Но с Хоревой проще, если она признается, что нарушила свой долг под давлением, если удастся собрать доказательства этому, она отделается легко. Только, кажется, слово «отделается» в ее случае не подходит. Она теперь эти переживания с собой до старости будет носить и на тот свет унесет.
– Они меня заставили из-за сына, – с болью в голосе заговорила женщина.
– Наркотики? – догадался Лев.
– Да, – кивнула Хорева и тут же горячо запротестовала: – Но это неправда! Он никогда, понимаете, никогда этим не занимался. Он был далек от всего этого, он историк, ученый, преподает в университете.
– Расскажите, как это случилось, – попросил сыщик.
– Леша каждое лето ездит с экспедицией на раскопки по области, по соседним областям. А иногда и далеко, когда его приглашают или университет договаривается. В тот год он ездил в Среднюю Азию, там нашли какую-то средневековую гробницу. А когда возвращался, его прямо в поезде задержали. У него в вещах нашли пакет с наркотиками. Сказали, что он участвует в переправке большой партии на Запад из Средней Азии. Я не поверила и не могла поверить, ему подсунули! Я так сразу и подумала. Думала, что еще там, чтобы моего сына использовать, а самим не рисковать, а потом… – Хорева закрутила головой, как будто слова застряли в горле и она никак не могла их произнести, ее снова начали душить слезы.
– А потом? Что потом?
– Потом они пришли и сказали: или я помогу им и напишу нужный акт вскрытия, или мой сын проведет в тюрьме двадцать лет. Ненавижу! Вы бы знали, как я их ненавижу, не могу смотреть на этих выродков! Но я боюсь. Я теперь все время боюсь, боюсь, что они могут еще прийти и снова потребовать…
– Не можете смотреть? – переспросил Гуров. – Вы знаете тех людей, которые к вам приходили и угрожали, требуя составить нужный акт?
– Да, Семанов из простых сотрудников теперь вырос в большого начальника у них в управлении. Важный такой! Как же я их ненавижу!..
Глава 9
Мирон сегодня чувствовал себя совсем скверно. Часто кружилась голова, глаза как будто застилала липкая пелена. Он хватался за любой предмет мебели, которые оказывались поблизости, и замирал, пережидая приливы дурноты. В доме не было женщин, только двое бойцов из самых надежных и преданных ребят жили на первом этаже. У парней были судимости, имелись и клички, но в последнее время Мирон называл их по именам. Опротивело ему все, что напоминало о блатной жизни. Накопленного хватит, чтобы прожить безбедно еще несколько лет, а парням прилично платить и не бояться, что ночью они его удавят подушкой, чтобы забрать остатки денег и сбежать.
Роман отпросился сегодня до утра к родителям. У него болела мать, и нужны были лекарства. Второй телохранитель, Сашка, когда окончательно стемнело, ходил по дому и проверял, хорошо ли закрыты окна, двери. Два раза он поднимался к Мирону узнать, не нужно ли чего хозяину, но каждый раз Мирон отправлял парня назад, старательно при этом делая вид, что у него все нормально.
К половине второго ночи Мирон забылся мучительным сном. Он подумал, что может завтра и не проснуться, и от этого внутри стало пусто. И в груди, и в голове. Пустота была живая, изматывающая, как молчаливая ссора с любимой женщиной, которая тянется неделю. Почему с женщиной, этого Мирон понять не мог. Наверное, правда, перед смертью вспоминается жизнь. Вспомнилась Наташа, их месяц безумной любви на морском берегу. Как давно это было, думал Мирон, засыпая. И с ним ли это было?
Сашка проснулся от звонка. Он не сразу понял, откуда звук, и потянулся к своему телефону, но тут снова сработал звонок, выведенный на первый этаж от входной калитки. Что за хрень, подумал охранник. Кого там принесло? Ромаха, что ли? Натянув трико и футболку, Сашка машинально взял пистолет, лежавший рядом с кроватью на тумбочке. Он не думал о нападении, просто привык так делать, особенно ночью. Он должен Мирона охранять, вот он и
