всё и не вернулось к началу? Я барахталась, шла не по прямой, а по этой спирали, в конечном итоге приходя к новому.
Разлепила веки, я не понимала, падала я в эту пустоту или поднималась. За окном снова темнота. Борзини свернулся клубком у плеча, мокрым носом упираясь в щёку. Заснула.
Вскоре эти падения и взлёты стали мне ненавистны, закрывала веки, погружалась и тут же просыпалась. Блёклая синева заполнила собой мрачное небо, Борзини прыгнул на подоконник, разглядывая первые капли дождя.
— Благи, — протянул последний слог.
— Закончились Борзик, — отозвалась.
Мало времени прошло, я не восстановилась полностью, тело тяжелое, ватное, в голове одно только сожаление. Соврал, да, но всё остальное было правдой. Почему не остановила себя, не раскинула по полкам, не поняла его. Понеслась обвинять, будто забыла его заботу, теплоту, наслоила одно на другое, позволила сорваться, вырваться тем эмоция, которые были предназначены вовсе не для него. Скучала, только сейчас осознала, как сильно он был мне необходим. Я подпитывалась от него, позволяла взять на себя ношу, что тянула сама, принимала его любовь как должное, а отплатила за это криками и закрытой дверью. Хороша, старый Вовка бы мной гордился.
Накинула на голову капюшон, спасаясь от дождя. Ноги несли меня к бабушке, где для меня был отдаленный остров. Жаль, что потеря памяти не передавалась воздушно-капельным путём, хотела бы забыть себя.
Уродливое лицо показалось наружу, как бы я не пыталась его скрыть. Ярости во мне хватило бы на целую жизни и после. Отец себя простил, бабушка забыла, а мне теперь что с этим делать? Куда выкинуть мусор воспоминаний, горечь обиды, с возрастом, как оказалось, ничего не проходит, а только усугубляется.
Что же так сильно меня задевало в Заире? Открытая улыбка, идеальная семья, успешная карьера и главное вовлеченность в эту жизнь. Неужто зависть? Засмеялась. В точку. Тогда мне почудилась, что он ущемил мою гордость обманом, нет, оказалось глубже, как темная голова того существа во сне, что находилась ближе всего к воронке. Не гордость он во мне задел, а лишь вызволил то, что давно таилось.
— Ой, Адочка, ты чего не здороваешься?
Люда показалась из-за двери, а я обнаружила себя с ключами в руках, стоящей перед соседней дверью бабушки. Долго я так простояла? Очнулась от забвения, сфокусировав взгляд на собранном пучке волос, проколотой железной спицей.
— Извините, совсем ничего не вижу, — пожала плечами, — здравствуйте.
— Ты-то мне и нужна, — она поволокла меня к себе, усадила на мягкий стул в прихожей и скрылась. — Бабушка мне наказ дала, на случай если совсем всё худо будет.
— Баб Люд, почему худо? Всё хорошо, — ухмыльнулась своим словам.
Отец на поправку пошёл, женщину себе присмотрел, а бабушка, хорошо ей, когда все беспокойства направлены на одного человека, а не на двух. Слезами заливалась, когда я за отцом бегала, просила меня своей жизнью заняться, не хочу больше этого видеть, нет сил.
— Вот возьми, — она протянула мне пластиковую карточку, и заставила спрятать в кармане. — Всё тут.
— Что всё?
Баба Люда поправила ворот халата, смяла губы зубами.
— Не лечилась она, — на выдохе, села напротив, взяла мои холодные руки в свои, — деньги несколько лет на карточку складывала.
Меня качнуло в сторону, удержалась. Сердце сдавило, как же она могла сравнить своё здоровье с деньгами.
— Я же с ней ходила.
Нет, правдой было иное. Была я с ней только вначале, а потом «что тебе там делать?», «сходила я уже, куда собралась» и так по кругу. Не заподозрила ничего, рецепты на холодильнике, всегда со свежей датой, так убедительно висели. Она же фармацевт, знакомых медиков хоть отбавляй, вот и секрет бумажек.
— Она сама такое решение приняла, — сжала мои пальцы, согревая их теплом. — Ходила к знакомым, не поможет всё это, ни процедуры, ни врачи, ни лекарства, время своё возьмёт.
— Да, но не так быстро.
Достаточно. От пестрящей жалости и скорби в её глазах становилось дурно. Поблагодарила и вышла, ключи звонко забренчали.
Не узнаешь меня, ничего, главное, что я помнила.
По привычке скатилась вниз, ожидая и не проходя дальше.
— Явилась опять, родственница Людкина, — бабушка вышла с палкой, не упиралась, несла в руке как знамя. — Чего лыбу давишь?
— Узнала меня, хоть так.
— Чего не узнать, таскаются и таскаются, — начала причитать, — вещи, продукты, я квартиру переписывать не буду, так ей и скажи. Советского человека продуктовыми подачками не купишь. Я сыну сейчас позвоню, он с вами быстро разберётся.
Посеменила обратно за телефоном, но палку не убрала. Разговор их был коротким, а после она и выходить не стала.
Вдохнула запах трав и свежей выпечки, живот заурчал. Не могла не приходить к ней, оставить в покое, тут был мой дом, я выросла в этих стенах, и здесь находился человек, который был для меня всем. Матерью, бабушкой, отцом — совмещал в себе так много, что стал целым миром. Заступалась за меня, гладила волосы по вечерам, готовила любимые блюда, водила в театры и кино, улыбалась мне и поддерживала, как бы сильно я не падала. Её память нас хотела разделить, но связала меня только крепче.
— Чего припёрлась? — Не вышла, голос её раздался из комнаты.
— Не знаю, — ответила честно, потом призадумалась и продолжила. — Как быть если выхода не видишь?
— Стоять на смерть, — быстро ответила она. — Вовку этого с детства учила, всё мимо ушей, нет, наверное, между ними ничего. А тебе вот что скажу, если тяжело приходится, значит, выдерживать это надо, не может человек прийти к счастью без потерь и трудностей, устроен он так паршиво.
— Сколько же так стоять?
— Сколько придётся.
В спину прилетел толчок, следом ещё один продвигая меня вперёд. Отодвинулась, отец прошёл внутрь, посмотрел на меня и покачал головой. Трезвый, движения плавные, а в глазах осознанность. Прошла за ним, останавливаясь рядом с диваном, не решившись, присесть рядом.
— Так, — руки он упёр в бока и встал перед бабушкой, — это твоя внучка, фотографии в шкафу, вон там. — Указал пальцем на нижний ящик.
— Кто? — Бабушка посмотрела на него, как на дурочка.
— Ай, — протянул и махнул рукой.
Он вальяжно прошёлся на кухню, достал их духовки пирог и откусил. Выглядел он ещё лучше, энергичный, с блеском в глазах и идеально выглаженной рубашке с коротким рукавом. Только бы так было всегда.
— Надо сервис восстанавливать, будешь у меня экономистом, графики чертить, деньги считать, что они делают. — Отец налил себе чай, вернулся в комнату и предался мечтам. — С мужиками договорился, с ремонтом помогут, техника наживётся со временем,
