решал, какую историю рассказать, поэтому два ряда его зубов скрипели, цокали, стучали, как пестик без зерна, скрежетали, как пишущая машинка без бумаги (много лет спустя я начну пользоваться такой машинкой), так что невозможно было сходу что-то расслышать и понять, о чем пойдет речь. Вот в такие моменты его зубы особенно бросались в глаза, они горели, как фонари во время ночного путешествия.
Из всех детей, слушавших истории Папаши Упрямца, я был первым, кто обнаружил его золотые зубы. Я заметил, что, когда он рассказывает о каких-то трогательных моментах или сильно увлекается, его рот раскрывается и так и замирает в раскрытом состоянии, как будто его горло перехватило или сердце укололо чем-то острым. Поэтому я – а я был очень внимательным – отчетливо разглядел все его зубы: два ряда неровных, разного цвета зубов напоминали два ряда причудливых зерен в кукурузном початке, и они вызывали у меня недоумение и любопытство.
Среди его черных или белых зубов я нашел несколько сверкающих золотом. Позднее я уточнил, что их было четыре. Четыре необычных зуба располагались и внизу, и сверху, в самой глубине рта, там, где находятся моляры[29]. Они были гладкие, блестящие, крупные, больше, чем остальные, и это было самое красивое во рту Папаши Упрямца, они расцвели там, прямо как цветки на навозной куче.
Я знал, что эти зубы из золота, Папаша Упрямец сам сказал мне об этом, когда мы как-то остались с ним вдвоем. Я стащил дома половину свиного копыта и принес ему. Папаша Упрямец грыз его, масло сочилось изо рта, словно он кусал сахарный тростник, из которого вытекал сок. Из-за масла его зубы сильно блестели, особенно те четыре, которые и раньше-то сверкали золотом, а сейчас сияли еще ослепительнее, прямо как четыре весенних побега бамбука в ярких солнечных лучах. Папаша Упрямец наконец заметил, что я пристально смотрю на его зубы, и, как будто догадался, что именно меня интересует, сказал:
Хочешь узнать, из чего сделаны эти необычные зубы у меня во рту?
Я кивнул.
Они сделаны из золота, сказал Папаша Упрямец.
Он взглянул на свиное копыто, от которого осталась лишь маленькая косточка, потом – на меня, словно томимый жаждой человек – на того, кто роет колодец.
Обещай, что сохранишь секрет, тогда расскажу.
Я снова кивнул.
И тогда Папаша Упрямец рассказал историю своих золотых зубов.
Во время войны с японскими дьяволами в одной из битв в боевого товарища Папаши Упрямца попала пуля. Это был его лучший друг среди всех солдат, он был Папаше прямо как родной брат, звали его Вэй Юаньшэн. Когда он упал, то был еще жив, кровь фонтаном выплескивалась наружу из раны в груди, Папаша Упрямец как ни затыкал ее, все никак не мог остановить. Вэй Юаньшэн из последних сил шевельнулся, схватил руку Папаши Упрямца, пытаясь ее убрать, словно хотел, чтобы тот прекратил свои бесполезные попытки. Папаша заглянул в сверкающие глаза Вэй Юаньшэна и тут же понял, что Вэй хочет куда-то передвинуть его руку. Тогда он начал трогать то одно место, то другое, наблюдая за взглядом Вэй Юаньшэна, и если взгляд умирающего ничего не выражал, то касался следующего места на его теле. Так он ощупал его всего сверху донизу, от куртки перешел к промежности брюк, где нащупал что-то твердое. Он поймал взгляд Вэй Юаньшэна, его глаза пылали как факелы, словно Папаша тронул ахиллесову пяту. Твердый предмет находился в промежности, но рядом с ширинкой, а не в ней. Папаша Упрямец развязал штаны Вэй Юаньшэна и обнаружил, что с изнаночной стороны ширинки некий твердый предмет крепко-накрепко пришит куском плотной ткани. Он оторвал лоскут и достал этот предмет.
Это был кусок золота.
Формой и размером кусок золота напоминал большой палец, вот только цвет и твердость у него были не такие, как у пальца, потому что это ведь было золото.
Папаша Упрямец в принципе знал, что у Вэй Юаньшэна имелось какое-то золото. Тот однажды хвастался. Примерно полгода назад, вскоре после окончания битвы за Тайэрчжуан, Вэй Юаньшэн взволнованно признался Папаше Упрямцу: У меня есть кусок золота. Папаша Упрямец спросил: Где? Покажи! Вэй Юаньшэн покачал головой: Я его хорошенько спрятал, трудно доставать. Папаша Упрямец посмотрел на Вэй Юаньшэна – тот ведь был таким же простым членом заградотряда, как и сам Папаша: Откуда у тебя золото? Скрытый смысл этого вопроса был такой: почему это у тебя есть золото, а у меня нет? Вэй Юаньшэн ответил: Потому что я везучий. Папаша Упрямец сказал: Наверняка это взятка от дезертиров, ведь так? Вэй Юаньшэн поспешно произнес: Нет, это мне дал командир полка. Папаша Упрямец спросил: За что командир полка наградил тебя золотом? Вэй Юаньшэн ответил: Потому что я закрыл его своей грудью и спас ему жизнь. Глядя на целехонького Вэй Юаньшэна, Папаша Упрямец произнес: Почему же ты тогда не умер? Твое тело что, из железа? Вэй Юаньшэн ответил: Пуля попала точно в мой амулет из кости тигра и отскочила, а кость тигра раскололась. Командир полка увидел расколовшуюся кость тигра и обменял ее у меня на кусок золота, но на самом-то деле он меня наградил, ведь кость тигра не такая дорогая, как золото. Папаша заметил, уставясь на Вэй Юаньшэна, который выглядел так, словно сорвал большой куш: Если лишишься жизни, то золото – всего лишь кучка дерьма.
И в этот момент, глядя на умирающего Вэй Юаньшэна и на золото, которое не помогло спасти ему жизнь, Папаша Упрямец сказал: Если бы ты положил золото в нагрудный карман, оно бы спасло тебя от пули, вот и все. Но почему же ты спрятал его в штанах?
Из последних сил Вэй Юаньшэн выплюнул отрывочные слова, и, если сложить их вместе, смысл их заключался в том, что он просил Папашу Упрямца отдать золото его младшей сестре. Он отдал это распоряжение и испустил дух.
Золото Папаша Упрямец всегда носил с собой, оно было с ним в многочисленных сражениях. В течение долгого времени оно, словно волшебное сокровище, наполняло Папашу Упрямца силой и уверенностью, потому что он владел капиталом намного большим, чем другие люди того же ранга. И пусть этот капитал был его собственностью лишь временно, ведь в итоге его предстояло отдать сестре Вэй Юаньшэна, но до этого момента право хранения принадлежало лично ему, и он мог считать себя полноправным владельцем сокровища, потому что тайну и всю подноготную этого золота знал только он один. На самом деле Папаша вообще мог присвоить золото, если бы захотел. Но
