аккумуляторов, и теперь их место было там, внизу, где обыденно до ломоты в зубах и далеко не до волшебства.
– Идёмте, – направился к рубке Вайс.
– Сигард, днём мы плывём под шноркелем, но всю ночь на поверхности. За всё время ни одной воздушной тревоги. От свежего воздуха у меня даже стали заживать фурункулы. Так почему бы ночь не проводить на палубе, а спускаться только на вахты? Откуда здесь возьмётся самолёт?
– Хартманн сказал, скоро Мадейра.
– Он так сказал? – недовольно переспросил Олаф.
Подняв глаза на мостик рубки, где вахта, во главе с первым помощником, тоже любовалась красотами океана, Тапперт пропустил вперёд Клима и лишь потом нехотя полез сам. Хотелось любой ценой заполучить хотя бы один лишний глоток воздуха. И вдруг по ушам мощно ударил сигнал ревуна.
– Тревога! – выкрикнул с мостика Бауэр и тут же скрылся в люке.
Клим уже научился слетать вниз на одних руках, лишь символически касаясь ногами трапа. Задержишь следующего за собой – и считай, что обеспечил себе час тренировок. Такое в лодке не прощается, потому что промедление стоит жизни. В центральном посту белое освещение уже сменилось на тускло-красное, и, рухнув на палубу, он в полумраке никого не смог рассмотреть, но прежде чем покинул отсек, успел услышать лишь единственное слово – «самолёт!»
– Самолёт, – произнёс Зимон, освободив локтями место у штурманского стола. – Где мы сейчас?
– Пятьдесят миль западней Мадейры, – ответил Хартманн.
– Чей он может быть?
– Я не видел никакого самолёта! – оправдываясь, выкрикнул Бауэр.
– Радиопереговоры услышал Мюллер, – отмахнулся Зимон. – Инженер, на перископную глубину.
Прильнув к окулярам и сделав с перископом круг, он осмотрел увеличенное оптикой небо, надеясь увидеть среди звёзд слабую точку летящего самолёта. Обычно его выдавали горячие вспышки пламени выхлопных газов двигателей. Не заметив ничего подозрительного, Зимон присел у люка, откуда была видна радиорубка.
– Ганс, есть что-нибудь ещё?
– Герр командир, то, что передают телеграфным ключом, закодировано, но переговоры между самолётами – в открытой сети. Их как минимум двое. Наводят друг друга на обнаруженную лодку.
Зимон вскочил и ещё раз развернулся с перископом, меняя углы оптической призмы. Однако лунное небо по-прежнему было пустынно, и ни одна звезда не меняла своего положения относительно других. Озадаченный Зимон удивлённо пожал плечами, уступив место Мацуде, – может, у него зрение острее? А затем радист его добил окончательно.
– Американские патрульные «Либерейторы», – произнёс он, закрыв глаза и весь обратившись в слух. – Передают, что преследуют подводную лодку. Один из них прошёл над ней, осветив прожектором.
– Прожектором? – спросил окончательно сбитый с толку Зимон. – Дьявол, что происходит?
– Прежде чем лодка успела погрузиться, экипаж опознал в ней немецкую подводную лодку седьмой серии. Так и сказали: «лодка бошей».
В центральном посту повисла гнетущая тишина. До всех постепенно начал доходить смысл происходящего, но никто не решался его озвучить.
– Если это не нас… – наконец отважился Бауэр. – То это значит…
– Что мы не одни, – закончил за него Зимон.
– Герр командир, – выкрикнул радист, – дают место лодки своему эсминцу!
Боясь ошибиться хотя бы в одной цифре, Мюллер вжал наушники в уши и строчил карандашом на подвернувшемся клочке бумаги.
– Вот, – протянул он координаты. – Сейчас пошёл повтор, но я уверен, что не ошибся.
Зимон бросился к карте, передав клочок Хартманну.
– Ну? – спросил он нетерпеливо.
Штурман прижал лист линейкой, сделал несколько шагов по карте циркулем, затем ткнул пальцем.
– Сто пятьдесят миль на юго-восток. Рядом с Канарскими островами.
– Ганс, что слышно ещё? – теперь Зимон метался между штурманским столом и люком.
– По очереди отбомбились в предполагаемое место погружения, но на запрос с эсминца поражение цели не подтверждают.
– Они её не достали! – обрадовался Зимон.
– С корабля передают, что лодка наверняка будет прорываться в испанские воды, – продолжал Мюллер. – И требуют от самолётов задержать её до подхода основных сил.
– Отличный ход! – кивнул, склонившись над картой, штурман. – Им осталось дойти всего чуть-чуть до острова Фуэртевентура. А это уже Испания!
– Верно, – согласился Зимон. – Я бы поступил так же. Конечно, янки способны нарушить чужое пространство, ссылаясь на особые обстоятельства, но, чтобы вести боевые действия? Это уже тянет на международный скандал. Им потребуется время на согласование по дипломатическим каналам, а большего и не нужно. Даже выигранный час всё решит. Согласен, Хартманн, – ход прекрасный. Тот, кто командует этой лодкой, – не дурак. Хотел бы я с ним встретиться.
– Герр командир! – обернулся, улыбнувшись, штурман. – Какие будут указания?
– А разве я не сказал? Полным ходом на Фуэртевентуру. Сдаётся мне, что наша борьба только начинается. Вдвоём мы уже сила, вдвоём мы уже стая!
Остров Фуэртевентура, название которого в переводе с испанского означало «крепкая удача», резко отличается от своих собратьев по Канарскому архипелагу. Вулканического происхождения, пустынный, где дождь – явление очень редкое, продуваемый всеми ветрами, с огромными засыпанными песком и галькой пустошами. Даже вдали от побережья на нём полностью отсутствует растительность, а на берегу создается впечатление, что приплыл в Сахару. А чтобы не было сомнения в его самобытности, в отличие от остальных островов, где на гербе обязательно присутствовала пальма, на гербе Фуэртевентуры красовался кактус. Всё это Зимон почерпнул из лоции, с удивлением заметив, что, не в пример другим заселённым рыбаками островам, этот довольно малолюден. Да и при близком изучении побережья в перископ он не заметил ни одного строения или дома. Хотя лоция и утверждала, что на севере острова есть несколько небольших портовых посёлков, но пока что в это верилось с трудом. Единственное, чего Зимон не знал, да и не мог знать, – на юге острова всю войну существовала немецкая военная база. Замаскированная под небольшую виллу, прозванную местными по имени владельца, немца, «Каса Винтер», и невероятным образом прилепившуюся на склоне холма на пустынном труднодоступном пляже. Фундамент под домом был сплошь изрыт тоннелями и труднодоступными шурфами. Ещё в тысяча девятьсот тридцать девятом году этот клочок суши выкупил коммерсант средней руки из Мюнхена Густав Винтер, по образованию инженер, да к тому же филантроп, всеми силами желающий отгородиться от внешнего мира. Что ж, каждый имеет право на уединение, если это позволяют деньги. В узком окружении пришедшего к власти Франко догадывались о двойной роли виллы, но никому не могло даже в голову прийти поинтересоваться её истинным назначением. Истерзанная гражданской бойней Испания не могла открыто вступить во Вторую мировую войну. Франко всеми силами старался сохранить внешний нейтралитет, но за помощь в приходе к власти был обязан возвращать долги Италии и Германии, и делал это как мог. Потому вопрос любого любопытного испанца о том, что на
