обширный, хотя и плохо систематизированный массив данных. Документ в свою защиту, который он написал в конце 1498 года, когда вернулся на Эспаньолу, демонстрирует как возросший авторитет, так и сохраняющуюся ограниченность его эрудиции как географа. Непроверенные ссылки на д’Альи продолжают служить основой его аргументации; разные авторитеты свалены в кучу без сортировки, как спрессованный мусор; богословы XIII века теснят античных и арабских философов; Отцам Церкви придается равный вес с римским драматургом и апокрифическим пророком. Высказывания авторитетов искажаются при цитировании из разных источников. Например, мнение, приписываемое д’Альи Аристотелю и усвоенное Колумбом, о том, что «море невелико между западной оконечностью Испании и восточной частью Индии», не подтверждается ни в одном подлинном сохранившемся тексте Аристотеля, чья известная точка зрения скорее предполагает обратное[297]. Приведем ниже некоторые восхитительные несообразности, чтобы наглядно продемонстрировать такой вид учености:
«Плиний пишет, что все море и суша вместе образуют сферу, и он утверждает, что этот Океан-море представляет собой основной водоем и что он обращен к небесам, а суша находится под ним и поддерживает его и что оба они сочетаются, как мякоть грецкого ореха с толстым покрытием, которое его окружает»[298].
Был ли сам Колумб убежден в том, что, при всем уважении к его стараниям, было скорее проявлением дилетантизма? Его способность спокойно принимать научную критику, по-видимому, не увеличилась со временем, судя по резкости, с которой он осуждал ученых. Даже засыпая своих читателей обильными ссылками на общепринятую традицию, он продолжал подчеркивать, что его притязания на высшую мудрость основаны на опыте, а не на книжных знаниях. Решающим аргументом в пользу малого мира, по его словам, было то, что это подтверждено эмпирически, им самим. Он даже прибегнул к пословице, чтобы донести свою мысль до читателя: «что касается размера земли, то опытным путем доказано: реальность очень далека от того, что обычно предполагается. В этом нет ничего удивительного, ибо “знания растут по мере того, как человек идет вперед”»[299].
Колумб отплыл в последнюю неделю мая 1498 года, предположительно направляясь на срочную встречу на Эспаньоле с Бартоломе Колоном. С острова продолжали поступать плохие новости. Несговорчивые индейцы, непокорные колонисты, неумолимые москиты, вредные для здоровья воздух и вода – все, что Колумб оставил позади, отправляясь в Испанию, продолжало терзать колонию. Письмо, написанное Колумбом своему брату примерно за три месяца до отплытия, показывает, что он хорошо представлял себе затруднительное положение Бартоломе. Посетовав на проблемы с отчетностью по поставкам золота, адмирал разразился пронзительным криком души:
«Один Господь знает, сколько беспокойства я перенес, гадая, как ты там справляешься. Что ж, эти неприятности – хотя и может показаться, что я придаю им слишком большое значение, – на деле гораздо хуже, настолько, что заставили меня пасть духом из-за того, что вы, как я знал, должны были оказаться в большой беде, я разделяю ее с вами, и вы должны знать об этом. Потому что, хотя я уехал и был далеко от вас, мое сердце осталось с вами, я не думаю ни о чем другом, наш Господь этому свидетель; и я не верю, что в вашем сердце возникнет какое-либо сомнение в том. Ибо, помимо наших кровных уз и великой любви, влияние фортуны и природа опасностей и лишений в дальних краях ободряют и обязывают человеческий дух и здравый смысл переносить любые неприятности, которые только можно вообразить, там или в любом другом месте. Было бы большим утешением, если бы эти страдания претерпевались ради дела, способствующего служению Господу нашему, для которого мы должны трудиться с радостным настроем. И это было бы не чем иным, как напоминанием о том, что ни одно великое деяние не может быть совершено иначе, как через боль и страдание. И тут некоторым утешением является вера в то, что все, что достигается кропотливым трудом, ценится и почитается нами за лучшее. Многое можно было бы сказать по этому поводу, но поскольку это не первая причина, по которой вы пострадали или которая мне известна, я подожду, чтобы рассказать об этом, когда у меня будет больше свободного времени и возможность говорить из уст в уста»[300].
Можно ли читать эти строки, не допуская предположения и даже убеждения насчет искренности пишущего? Или усомниться в том, что он поплывет прямо на помощь своему брату при первой же возможности? И все же Колумб отправился в свое третье путешествие через океан, решив отложить возвращение на Эспаньолу. В этом видно то же отторжение, что вынудило его преждевременно покинуть остров в 1494 году, и то же предпочтение исследований собственно управлению, которое фатально подорвало его шансы на успех в качестве вице-короля хлипкого царства.
Колумб разделил свой флот на два отряда. Один, состоящий из пяти кораблей[301] и предназначенный для помощи колонии, должен был плыть непосредственно по маршруту, который он установил во время своего второго перехода. Другой, под его командованием, резко изменил направление, чтобы исследовать неизвестный район Атлантики (см. карту 3). Колумб рассчитывал повысить шансы на успех в поиске ценных товаров, взяв сильно южнее, чем во время своих предыдущих плаваний. В то время бытовало мнение, что в землях, расположенных на одной широте, должны обнаруживаться схожие продукты. Считалось также, что широтные зоны, или «климаты», становились богаче ресурсами по мере продвижения на юг. Таков был совет, полученный адмиралом от Жауме Феррера[302], и Колумб решил спуститься к параллели, на которой находится Сьерра-Леоне, где португальцы обнаружили золото в стране темнокожих, и оттуда направиться на запад. Со слов Феррера он знал, что «повернув к экватору… где местные жители темнокожие или смуглые», обязательно найдет множество ценных товаров. Хорошие отношения, существовавшие тогда между Кастилией и Португалией, впервые позволили ему часто бывать в безопасных широтах, где господствовали португальцы.
Вероятно, было еще одно соображение, повлиявшее на выбор маршрута. Согласно его отчету о путешествии, Колумб хотел проверить теорию, которую приписывал королю Португалии Жуану II: что неизвестный континент существует где-то «на юге»[303]. Никакой более подробной информации о мнении португальского монарха, чем то, что сообщает Колумб, не существует. Неясно, каковы были источники или происхождение этой теории, и даже точно неизвестно, где должна была находиться эта земля. Возможно, все это было отголоском слухов о южном континенте Макробия; или переосмыслением легенды об Антилии; или теорией, подобной той, которой придерживался Пьетро Мартире, о природе открытий, уже сделанных Колумбом; или версией легенды о земле-Антиподе, известной как Геспериды, которая изображена на некоторых картах XV века[304]. Возможно, это было связано со слухами,
