а все мое тело замирает, когда я сосредотачиваюсь исключительно на ощущении его покрытой бархатом стали, вторгающейся в мой рот мучительно медленно, дюйм за дюймом.
Правильно ли я все делаю? Думаю, он бы сказал мне, если бы что-то было не так.
Глубокий стон срывается с его полных губ, и мой пульс учащается. Этот звук почти так же приятен, как ощущение его пальцев и языка на мне. Воспоминание об этом вторгается в мой разум. Это заставляет меня сжимать бедра вместе в безмолвном отчаянии, чтобы облегчить мучительную боль в моем клиторе, пока он медленно заполняет мой рот и, в конце концов, достигает задней стенки моего горла.
— Черт… — Он растягивает звук, и под этим углом я могу разглядеть черты его лица. То, как закрываются его глаза и раздуваются ноздри, как слегка приоткрываются его губы и как запрокидывается голова.
Это должно быть так? Так… мощно? Потому что именно это слово приходит на ум, когда он отстраняется, а затем снова толкается вперед. Медленно, так медленно.
У меня есть власть над ним. Я знаю это, потому что у него такая же власть надо мной. Когда он набросился на меня и ласкал пальцами на вечеринке, в моей голове было не так уж много осознанных мыслей, кроме одной.
Я бы сделала для него все, что угодно.
Абсолютно все. Он мог попросить меня прыгнуть с моста, и я, вероятно, сделала бы это, лишь бы он не останавливался. Вся моя жизнь зависела от того, продолжит ли он делать то, что делал.
Помня об этом, я готовлюсь к следующему уверенному толчку, к следующему стону, который вырывается из него, когда он достигает задней стенки моего горла и оставляет меня давиться и изо всех сил пытаться не выдать медленно подкрадывающуюся панику.
Я замечаю, что он наблюдает за мной, наши взгляды встречаются, и я уверена, что он понимает, как я борюсь с собой, чтобы согласиться с этим. Мое сердце учащенно бьется в груди. Я бы сделала все, чтобы ему было так же хорошо, как мне было с ним. Заставить его кончить так, как он заставил меня.
Но.
Вместо того, чтобы успокоиться или позволить мне глотнуть воздуха, он сжимает мою голову сильнее — кожу головы покалывает, когда он запускает пальцы в мои волосы, — и он вонзается глубже, чем раньше — так глубоко, что я задыхаюсь. У меня должно получаться лучше. Я должна быть в состоянии справиться с этим. Мы были созданы друг для друга, но его огромный член, кажется, плохо помещается у меня во рту. Слезы разочарования и растерянности щиплют мне глаза, и, как ни стараюсь, я не могу смахнуть их обратно.
Они скользят по моим щекам. Это молчаливое предательство напоминает мне о том, насколько я неопытна. Он только усиливает замешательство, когда хмыкает.
— Хорошая девочка. — Я понимаю, что он говорит серьезно. Похвала заканчивается счастливым вздохом, когда он входит в меня снова и снова, трахая мое лицо в уверенном, устойчивом ритме, которому я бессильна как-либо противостоять.
Он всегда открывает для меня что-то новое.
Какой восхитительной может быть опасность.
Как далеко я готова зайти ради того, чего когда-либо хотела. Даже больше, чем саму жизнь.
Теперь я узнаю, как это круто — чувствовать себя использованной. Грязной, но в хорошем смысле. Как будто я всего лишь дырка для его удовольствия. Не имеет значения, что я давлюсь, задыхаюсь, практически борюсь за свою жизнь, мои легкие горят, когда я вдыхаю как можно больше воздуха каждый раз, когда он отстраняется.
Я хочу этого. Хочу, чтобы он использовал меня, как пустое место.
До тех пор, пока он хвалит меня. Его рука обхватила мой затылок так нежно, как если бы он держал хрупкий кусочек хрусталя, что-то драгоценное. Все это так запутано, и я сомневаюсь, что смогла бы разобраться в этом, если бы попыталась.
Я и не хочу. Мне это не нужно.
— Возьми меня глубже, — ворчит он между толчками, ударяясь о мой нос каждый раз, когда глубоко погружается. — Соси, как моя хорошая девочка. Моя Скарлет. Мой ангел.
Да, да, это то, чего я жажду. То, о чем я мечтала. Быть полностью в его руках, давать ему то, в чем он нуждается. Сделать его счастливым — это все, чего я хочу в конце концов. Его счастье — мое.
На моем языке появляется солоноватый привкус, который я смакую. Это должно означать, что я делаю все правильно, и это соблазняет меня усилить давление моих губ, в то время как языком я глажу нижнюю часть его члена.
— Да… О, да… Ты чертовски хороша… — Он покачивает бедрами, пружины кровати скрипят все быстрее и быстрее. Я разрываюсь между вновь вспыхнувшей паникой, когда он дает мне все меньше и меньше времени для дыхания, и пульсацией моего клитора — всей моей киски — в такт его глубоким движениям. Почти жестоким.
Еще. Я могу вынести больше. Я стону в знак одобрения, поощрения, потребности, и он рычит, прежде чем обхватить мою голову обеими руками.
— Мой милый, грязный ангел, — выдыхает он с одобрением в голосе. — Вот так связана. Тебе это нравится, не так ли? Тебе нравится, когда я использую тебя. Владею твоим ртом. — Я стону в знак согласия. Ничего не может быть правдивее.
— Ты жаждешь большего, не так ли? Моего члена? Моей спермы? Ты хочешь, чтобы я наполнил этот прелестный ротик своей спермой, Ангел?
Я стону громче, нетерпеливо, так жадно, как он говорит. Я хочу заставить его кончить. Мне нужно. Почти так же сильно, как мне нужны его руки, рот и язык на мне. Осознание того, что я могу сделать это с ним, — кайф, которого я никогда не испытывала. Мои легкие горят, а слезы текут из глаз, когда он заполняет мой рот всей длиной. Это почти больше, чем я могу вынести.
Он еще не кончил, а мне уже не терпится заставить его делать это снова и снова всеми возможными способами. Я хочу быть для него всем, во всех отношениях, даже если боюсь, что в своем безумии он задушит меня, сломает нос или и то, и другое, — безумие, которое я знаю слишком хорошо. Он уже доводил меня до такого состояния.
И он держался ради меня, так что я могу сделать то же самое для него.
Чувство гордости охватывает меня, почти такое же сильное, как возбуждение, угрожающее разорвать мой рассудок на куски.
Давай, возьми то, что тебе нужно. Кончи
