Теперь, когда она сделала свой выбор, Федра чувствовали себя свободной. Бездумно, безрассудно, восхитительно свободной. После тщетных попыток противиться чувственному влечению капитуляция явилась для нее колоссальным облегчением, и она отдалась на волю чувств. У нее еще будет время подумать обо всем и взвесить все «за» и «против».
Почувствовав ее покорность, Эллиот повел себя не как соблазнитель, а как мужчина, который берет свое по праву. Федра не возражала. Ей было все равно.
Опустив веки, она наблюдала за его изящными руками, поглаживавшими ее соски. Федра выгнулась, подставив ему грудь и отчаянно желая большего. Все ее существо трепетало в предвкушении, не в силах контролировать эмоции, сводившие ее с ума.
Едва держась на ногах и прерывисто дыша, она попыталась повернуться в его объятиях, но Эллиот не позволил. Внезапно Федра почувствовала, что ее руки свободны, и отчаянно вцепилась в спинку кровати.
Оглянувшись, она увидела, что он раздевается.
– Не двигайся, – сказал он. – Ты очень красива в такой позе.
Федра закрыла глаза, сдерживая новую вспышку желания. Его примитивная сила пугала ее, сигнализируя об опасности.
Эллиот быстро избавился от одежды и шагнул к ней. Не успел он прикоснуться к ней, как Федру пронзила дрожь возбуждения. Его ладони легли ей на плечи, скользнули вниз по рукам, затем двинулись в обратном направлении.
– Не поворачивай головы. Оставайся в такой позе, что бы я мог видеть твое лицо.
Вопреки ее ожиданиям они не легли в постель, а остались там, где были. Руки Эллиота были везде, доводя ее до безумия. Лишь когда она начала стонать, инстинктивно выгибая спину и приподнимая бедра, он снова заключил ее в объятия.
Одной рукой он обнял ее, обхватив ладонью округлость груди. Другая рука скользнула вниз, в сокровенную расселину, пульсировавшую у нее между бедрами. Никогда в жизни Федра не испытывала ничего подобного. Наслаждение нарастало, становясь все более острым, нестерпимым. Когда наконец он вошел в нее, все ее существо жаждало завершения, но Эллиот продлил сладостную пытку, используя руки, чтобы возбудить ее еще сильнее.
Казалось, он точно знал, что ей нужно, приспосабливая свои движения к ее внутреннему ритму. Каждое мгновение этого невероятного восхождения он был рядом, направляя ее, даже когда напряжение внутри ее достигло предела и ее захлестнул поток блаженства.
Затем она снова оказалась в его объятиях, окруженная его теплом, прижатая к его влажному от пота телу. В наступившей тишине, где еще не отзвучало эхо ее восторженных криков, она слышала его тяжелое дыхание и чувствовала гулкие удары его сердца, бившегося в такт с пульсацией в ее теле.
Лежа рядом с Федрой, Эллиот наблюдал, как сквозь щели в ставнях начинают пробиваться лучи света. Скоро она проснется, и они отправятся осматривать храмы.
Будь его воля, он предпочел бы провести весь день в постели. Эллиот уже видел комплекс храмов, сохранившийся в этом форпосте древних греков. Руины Пестума служили иллюстрацией к тому, как изменялись эстетика и пропорции античных храмов во времени. Здесь было все – от тяжеловесной базилики, украшенной портиком с колоннами, до более изящного храма Геры.
Он уже видел эти руины, а Федра нет. Конечно, она не возражала против того, чем они занимались ночью, даже когда Эллиот потянулся к ней в последний раз, и они неспешно соединились, не переставая разговаривать. Однако едва ли они согласится продолжать в том же духе сутки напролет, как бы ему этого ни хотелось.
Пожалуй, им следует договориться о некоторых вещах, решил Эллиот, хотя и не представлял, о чем именно. Их отношения с Федрой нельзя было назвать обычной связью. В любом другом случае он мог рассчитывать хотя бы на временную верность, основанную на определенном взаимопонимании и договоренностях. К любой другой женщине он знал бы, как относиться.
А как относиться к Федре? Как к любовнице, возлюбленной? Она отвергла бы любой из этих ярлыков, впрочем, ни, один из них ей не подходил. И все же Эллиот не отказался бы продолжить эти отношения. Он бы с удовольствием одел ее в платья, достойные ее красоты, и окружил слугами, которых она не могла себе позволить.
Как к жене? Ни в коем случае, если он не хочет нарваться на ссору, хотя, возможно, это самое точное определение.
Как к доступной женщине, грешнице? Возможно, в обществе ее считают такой, но те, кто ее знает, не станут судить ее так строго.
Как к другу?
Эллиот примерил это слово к себе. Это был единственный статус, который Федра допускала для мужчин в своей жизни. Ночь настроила его на примирительный лад, и он, в свою очередь, попытался примерить это слово к ней.
Примитивная сущность, обитавшая у него внутри, пребывала в сытости и довольстве и по этой причине не отозвалась гневным рыком. Однако это не помешало ей заявить о себе более твердо и уверенно, чем в первый раз. Эллиот не мог игнорировать этот собственнический импульс, запрещавший даже думать о Федре как о друге. В дружбе было меньше определенности, меньше потребности в другом человеке и больше свободы.
Федра шевельнулась и потерла глаза. Приоткрыв их, она скользнула взглядом по их телам, образовывавшим выпуклости под одеялом, затем повернулась на бок и посмотрела на него.
– Придется поторопиться, если мы хотим осмотреть руины до полуденной жары, – сказала она.
– Можно отложить это на завтра.
Федра протянула руку и прошлась пальцами по его голой груди.
– Лучше сделать это не откладывая, пока ты не лишил меня последних сил.
Ее игривое настроение до смешного обрадовало Эллиота. Как и явный намек на то, что она не намерена прерывать их связь, как только они встанут с постели. Впрочем, он этого в любом случае не допустит.
– Эта ночь была настоящим безумием, – заметила Федра.
– В лучшем смысле этого слова.
– Как по-твоему, это солнце так действует на англичан, когда они приезжают сюда? У наших соотечественников уже сложилась традиция вести себя за границей в высшей степени странно, позабыв об английском здравом смысле. Ослепленные таким количеством солнечного света, мы лезем напролом, не подготовленные и не приспособленные к его воздействию.
– Мне не требуется средиземноморское солнце, чтобы желать женщину, тем более такую, как ты, Федра, – возразил Эллиот.
Впрочем, в ее наблюдениях было больше смысла, чем он согласился бы признать. Рядом с ней он находился на грани безумия, его поступками двигала страсть. И теперь он пожинал плоды этого безумия. Пойти на поводу у собственных прихотей в ущерб чувству долга и ответственности было ему несвойственно. Но чувства, которые возбуждала в нем Федра, не имели ничего общего с тем, что он обычно испытывал к женщинам.
Федра улыбнулась, но ее мысли были заняты чем-то другим. Возможно, она тоже пыталась найти определение ночной вакханалии.
