class="p1">Олдин бросил еще один мимолетный взгляд на лежащую перед ними умирающую змеедевку и покачал головой.
— Никто не сможет ее разговорить, воин. В ней осталась только крошечная искра жизни, но ее не хватит, чтобы разогнать смертный мрак.
— Так пусть и остается в этом мраке, — пробормотал Фир. — Ее сердце умерло.
— Ее магия тоже умрет, — кивнул фрейле, и со змеедевкой было покончено.
По приказу фрейле высохшее тело Дшееш отдали змеям, чтобы они смогли провести над ним свои прощальные ритуалы. Желтолицые лекарки были в ужасе, увидев рассыпающееся на глазах тело своей подруги, и поспешили забрать его, чтобы поскорее подготовить к сожжению.
Но они четверо даже не успели покинуть целительского дома. Сразу двое воинов, оба — южане, один из которых был близким второго фрейле, вползли в наступающих сумерках через порог, держась за прокушенные змеиными зубами шеи и умоляя о помощи.
Их лица были покрыты холодным потом и белы от боли. Их шеи чернели на глазах и сочились кровью. Воины успели лишь сказать, что раны-укусы появились сами собой, и тут же впали в беспамятство — и Харзас снова клялся в невиновности и призывал в свидетели Хвостатую Мать, но теперь уже по другой причине.
Прэйир не сочувствовал змеям и с радостью избавился бы от таких союзников, особенно учитывая то, что сотворила Дшееш, но что-то во всем этом было не так.
Эти двое воинов стояли прошлой ночью в карауле у выхода из длинного дома.
Дшееш прошлой ночью тоже была в доме и увела с собой Шерберу.
А в Шербере теперь была змеиная магия. Не то чтобы Прэйир поверил бы в такие сильные проклятья, наложенные его рыжеволосой акрай. Но он видел, на что она способна, в ночь, когда умер Хесотзан, и после, в ночи, которые они провели вместе в пути до города.
Он видел зеленые отблески на ее коже в темноте, там, где ее касались его руки. Он чувствовал на губах легкую горечь яда, когда целовал ее — понимая, что Шербера не пытается его отравить, а вовсе наоборот, хочет, чтобы он привык к яду, принял его частицу, научился с ним жить.
Она шептала его имя в темноте, откинувшись на его грудь, пока его пальцы доводили ее до исступления, и в этом шепоте Прэйир слышал не только ее любовь, но и магию.
Он хотел услышать его снова.
Шербера была с ним каждую ночь, как и обещала. Ее мягкая настойчивость и упрямство все еще раздражали его, привыкшего спать одного и владеть женщиной, когда захочет он, а не она... Но в те три ночи, которые она провела в длинном доме с другими своими господами, Прэйиру ее не хватало.
Она любит его, это он знал.
Он захотел ее себе, еще когда она была слабой и беззащитной — напуганной своими же мужчинами — женщиной, но, только заполучив ее, понял, как трудно и одновременно легко ее сломать.
Прэйир знал, что эта акрай предназначена в жены фрейле. И ему бы следовало просто быть с ней осторожным и не прикасаться больше, чем положено, но что-то в Шербере заставляло его каждый миг испытывать ее на прочность.
Как будто сначала он просто хотел доказать себе, что она — всего лишь еще одна слабая женщина, случайно попавшая на войну и выжившая там тоже совсем случайно.
Таких убивали в его краях. Таким не было места в его мире, а значит, не будет места и рядом с ним.
И вот теперь Шербера владела мечом и была ловкой и быстрой, как пустынная коза. Прэйир почти знал: в бою она сравнится со многими мужчинами, и пусть ее обучение было совсем кратким, она уже умела то, чего не умели другие.
Она была той, кого он должен был закрывать щитом, а стала той, кто может сражаться с ним плечом к плечу. И если он, человек, сумел сделать из слабой женщины воина, то почему Номариам не сумел бы наделить эту же слабую женщину магией?
Фир скалил зубы и гордо усмехался, когда видел успехи своей линло. Но фрейле и, может быть, даже полукровка ненавидели то, что Прэйир сделал с Шерберой. Эти двое не верили в Инифри, как положено, но все же именно они помнили пророчество и видели в умении Шерберы сражаться только смерть.
Сам Прэйир не верил в россказни магов и не собирался раньше времени плакать и стенать. Он просто знал, что сделает все, чтобы защитить Шерберу, и если — если таков ее удел, и ей и в самом деле придется умереть, — он будет рядом и закроет ее глаза.
Пока Олдин пытался остановить действие яда, наложив на рану какую-то мягкую штуку, которую он назвал банкой, и, попросив лекарок притащить и развести огонь в небольшой жаровне, чтобы раскаленным железом прижечь рану после того, как из нее будет вытянут яд, Прэйир молча наблюдал. Но как только один из воинов начал задыхаться и корчиться в судорогах, а кожа его приобрела уже знакомый им по Дшееш светло-серый цвет, вмешался.
— Пока не поздно, заставь их говорить.
— Если я вызову их из тьмы сейчас, пока яд еще сжигает их плоть, они умрут, — возразил полукровка. — Я должен попытаться...
Но Прэйир уже обернулся к фрейле, только что вернувшемуся после ночной проверки постов.
— Допроси их, фрейле. Они все равно умрут от этого проклятья, так пусть скажут правду.
Он ожидал возражений, пустых слов, приказа удалиться прочь — чего угодно от бледного от усталости Тэррика, но не того, что услышал:
— Один из постельных юношей славного воина Велавира признался, что у его хозяина появилась такая же рана. — Очередной стон умирающего прервал его, и фрейле продолжил, дождавшись, пока воин замолчит. — Велавир умолял меня позвать Олдина, чтобы проститься с ним. Он умер только что от моей руки, но перед этим рассказал мне всю правду.
Он обернулся к лекаркам, топчущимся у входа.
— Уйдите.
Девушки тут же исчезли, будто и не бывало. Фрейле повернулся к полукровке и кивнул ему.
— Вызывай их из тьмы, Олдин. Они расскажут мне, куда дели Шерберу, и если они потом умрут — что ж, значит, такова воля Инифри.
ГЛАВА 21
Шесть мужчин южного войска. Пятеро из восходного. Три змеемага. Столько понадобилось Сэррету и его приспешникам, чтобы навести отвлекающие чары и похитить из длинного дома Шерберу,
