А ты, Кристина, крайне непоследовательна. Ты обвиняла меня в стереотипах, в зашоренности, в поспешно сделанных выводах, а сама ничем не лучше.
— Не лучше? — кричу в трубку. — Да я все эти годы при воспоминании о том дне начинаю задыхаться, я шарахаюсь от каждого мотоцикла! Меня трясти начинает, даже когда я просто смотрю на твой мотоциклетный шлем в прихожей!
— Надо было сказать, Карина! И я бы его убрал! — рявкает Лютаев.
— Дело не в шлеме! — запальчиво отвечаю я.
— Именно в нем, Карина! Это показатель того, что ты не готова разговаривать! Ты и сейчас сбежала!
— А какой реакции ты от меня ждешь? — перефразирую я Макса.
Лютаев бросает слова будто тяжелые камни:
— Давай говорить откровенно: ты вообще не собиралась ничего объяснять, и возвращаться не собиралась тоже. Меня это не устраивает. Говори, где ты. Я приеду, и мы все обсудим дома. Не заставляй меня принимать меры, о которых я говорил.
У меня в голове происходит затмение, не иначе, потому что я выплевываю такую гадость, которую на самом деле не думаю:
— А то что? Какие это меры? Тянет научить меня послушанию? И какие методы ты предпочитаешь: как у Комолова или как у Каплина?
Вываливаю и сама пугаюсь того, что говорю.
— Все. Не ищи меня! — и бросаю трубку.
Обнаруживаю себя раскачивающейся на скамейке возле Лизиного подъезда, по щекам текут слезы.
Разбитое сердце — это больно.
Надо идти в квартиру, пореветь можно и там.
Но не успеваю я даже подняться, как над самым ухом раздается гундосый голос:
— Какая удача!
Прежде чем я поворачиваюсь, чтобы уточнить, ко мне ли обращаются, все меркнет перед глазами.
Глава 47. Элитка во всей красе
Затылок больно.
Еще не открыв глаза, понимаю, что все плохо. Я в каком-то вонючем ящике, не могу даже ноги выпрямить.
Осторожно разлепляю веки. Темно, как я и думала. Но тут меня резко встряхивает, и сопоставив гул, который до меня доносится, догадываюсь, что я в багажнике. Пытаюсь ощупать все вокруг. Так и есть, резиновые коврики подо мной, подходящая форма стен.
Знакомый звук, похожий на хлопанье дверцей. Дно подо мной вздрагивает.
Кажется, приехали.
Лихорадочно соображаю.
Может, прикинуться, что я еще без сознания, усыпить бдительность и попытаться сбежать? Но я не успеваю воплотить свой план.
Когда крышка багажника неожиданно открывается, мне в лицо ударяет вечерений свет. Он не очень яркий, но после темноты кажется мне ослепительным, и я автоматически морщусь.
— Очнулась, сучка? Вылезай!
Злобное лицо Каплина не предвещает мне ничего хорошего.
— Куда ты меня привез?
— Туда, где тебе самое место. Вылезай давай!
Ярослав достает из-за пояса и наставляет на меня пистолет. Выглядит он как настоящий. Спорить, по крайней мере, он желание отбивает.
Осторожно выбираюсь из багажника, конечности не успели затечь, значит, мы уехали куда-то недалеко. Быстро оглядываюсь вокруг в поисках направления для побега. Вокруг забор, мы во дворе чьего-то дома, ворота закрыты. За оградой видны только макушки деревьев и крыши других особняков. Мы на Элитке.
Плохо. У меня нет шансов отсюда выбраться, а полиция не будет просто так вламываться в эти дома. Да и кто меня искать будет. Пока мама не вернется, никто не спохватится.
— А ну пошла вперед, шмара, — Ярослав указывает мне направление пушкой. — Быстро в дом! Нечего тут светить!
Не дождавшись от меня мгновенной реакции, он пихает меня в сторону особняка.
— Пошли, пошли.
На двери кодовый замок. Стоит двери открыться, как в нос ударяет странный запах. Не могу разобрать, чем конкретно пахнет, кроме моющего средства, но эта вонь вызывает у меня рвотные позывы.
— Что? Не нравится? Это ненадолго, — агрессивно обещает мне Каплин. — Привыкай, это теперь твой дом.
Он мерзко гогочет, а меня начинает колотить.
Что это за место?
Мне кажется, или из темноты до меня доносятся плачь и стоны?
Каплин кладет свободную от оружия руку мне на шею и ведет меня куда-то в эту жуткую темноту, ориентируясь, видимо, по памяти.
— Не бойся, скучать не придется, — он убирает пистолет снова за пояс, но моя надежда убежать сейчас умирает в муках. К нам навстречу выходит тот подонок с мертвыми глазами. — Вот и дружок для тебя нашелся. Он тебя так ждал!
Любитель удавок глумливо посмеивается.
— Я второй буду у тебя, детка! После меня тебе будет уже все равно, кого обслуживать.
Меня пробивает озноб.
Они тащат меня дальше и останавливаются напротив одной из комнат. Каплин распахивает дверь:
— Можешь посмотреть, что тебя ждет. Что ты рожу воротишь? — он сдавливает мне шею, заставляя повернуться. — Смотри!
Когда я зажмуриваюсь, второй ублюдок дергает меня со всей силы за волосы, и мне приходится посмотреть на то, что происходит в комнате.
Сквозь выступившие от боли слезы видно плохо, но все равно мне позволяют рассмотреть, как развлекаются четверо неизвестных мне уродов.
Они никак не реагируют на наше появление.
Двое нависли над плачущей девушкой в ошейнике и заставляют ее опуститься на огромное дилдо, один с силой тянет ее вниз, а другой подрачивая водит членом по ее лицу.
— Она задолбала рыдать, заткни ей рот! — командует первый. И второй, недолго думая, зажимает девчонке нос, а когда она открывает рот, чтобы глотнуть воздуха, просовывает туда член.
Прямо рядом с ними еще одну девушку с залитым слезами лицом на весу имеют еще двое. Она уже только всхлипывает и скулит.
— Ты будешь умолять о том, чтобы жить именно в этой комнате, — шипит мне в ухо Каплин. — Но уж я постараюсь, чтобы ты переехала в соседний номер.
И он подводит меня к другой двери.
Догадываясь, что там меня ждет зрелище еще ужаснее, я снова зажмуриваюсь, но, чтобы довести меня до отчаяния хватает и того, что я слышу.
— Дай! Дай мне скорее! — истерично требует женский голос сквозь мужской смех.
— Сначала вылижи мне задницу, а потом, — я слышу скулеж собаки, — порадуй Джека.
— Я все сделаю!
Меня снова дергают за волосы:
— Зря не смотришь, увидела бы с какой охотой она все это выполняет. Ну ничего, скоро сама на ее месте будешь. За дозу еще и не такое вытворять станешь. Пошла!
Каплин тащит меня вперед и в конце коридора заталкивает в пустую комнату, в которой из обстановки только грязный матрас на полу. Его дружок резво пристегивает меня наручниками к батарее.
— Что я такого тебе сделала? Это из-за той вечеринки? — у меня начинается истерика.
— Нет, не только! Срать я хотел, что ты не дала Комолову, но нос ты
