пытались увещеваниями уложить несчастную спать, Дождирада пускалась в слезы:
— Не могу я! Каждую ночь вижу, как они его мучают. На нем уже целого куска кожи не осталось, кости не переломанной, а им все мало. Он недавно бежать пытался. Они его изловили, долго били, а потом жилы на ногах подрезали. Не могу я больше так. Хоть на Ледяные острова отправляйся!
— Да куда ж ты пойдешь одна? — увещевала ее Даждьроса.
— Дождись, пока воины в город вернутся. — поддерживала ее Лана. — Боеслав с Боемыслом вон рвутся в бой, да и Яромир, если узнает, друга не оставит в беде.
— Боеславу и Боемыслу еще раны залечить требуется, — тяжко вздыхала Даждьроса. — И вы не знаете, какой вернется Яромир.
Бедная Дождирада как в воду глядела. Хотя ящеры, отогнавшие Кощеево войско от границ и отодвинувшие угрозу до самого Янтарного побережья, возвращались с победой, а дома их ожидали почести и пир, радости ратники не испытывали. Да, на этот раз Змейгород устоял и даже обошелся без подмоги. Северные союзники не дрогнули, продолжая держать оборону. Жители Детинца и Нов города, опоздавшие на рать, усердно снабжали Змейгород овощами, елеем и зерном. Так что голод даже смертным не грозил.
Вот только все понимали, что, если ворог лютый нашел к стенам Змейгорода дорогу, он извлечет уроки, накопит силы и нанесет удар еще. И число данников, готовых за страх и золото встать под пяту Ледяных островов, с каждым годом только увеличивается. Поэтому угощение, которым встретили усталых ратников старейшины, многим показалось неуместным, а известие о том, что Велибор жив и томится в плену, но в Змейгороде ничего не сделали для его освобождения, вызвало вспышку праведного гнева.
— Мы почти дошли до Янтарного побережья и повернули назад лишь потому, что нам не хватило провизии и фуража! — не мог сдержать возмущения Яромир, в котором боль от так и не залеченных ран и чудовищная усталость соединились с неизбывной горечью и чувством вины.
— На все воля Велеса! — попытался увещевать неуемного ящера Мудрейший. — Вы бы все равно сгинули по пути к Ледяным островам. Воинам требуется отдых!
— О каком отдыхе может идти речь, когда враг копит силы и готовит новую рать? — гнул свою линию Яромир.
У Ланы сердце чуть не оборвалось, когда она увидела, каким измученным и исхудавшим он выглядит. Точно не лучший воин Змейгорода, а бесправный раб-колодник. А уж ран под несвежими заскорузлыми повязками имел — не сосчитать. У остальных воинов дела обстояли не лучше. В отдыхе на самом деле нуждались все.
— И чем эту рать встречать, если положить все войско? — пытался донести здравую мысль до боевого товарища боярин Бронислав, который оставался в городе и видел высоту погребального костра, с которого отправились в Чертоги предков павшие в битве.
— Мы были близки к тому, чтобы раздавить гниду в ее логове! — скалил зубы в бессильной ярости Яромир, готовый воевать уже со старейшинами.
Пироги не лезли ему в горло, сыченые меды горчили, он не видел и не слышал никого, отравленный своим гневом и скорбью.
— Если бы нам дали подмогу, мы бы отправились к Лдяным островам.
Он ушел с пира, не преломив со старейшинами хлеб, и собирался, не заходя домой, отправляться хоть в Навь выручать Велибора.
— Они нам даже не сказали, что он жив! Мы бы тогда точно дошли до самых Ледяных островов! — объяснял он Даждьросе и Дождираде, лишь ненадолго заглянув к медленно оправляющимся от ран Боеславу с Боемыслом и проведав все еще страдающего от лихорадки Медведко.
— Старейшины не верят моему зеркалу, говорят, что этого быть не может и все это козни Нави.
— Только они в отличие от Хозяйки Медных гор не наделены пророческим даром, — горестно кивнул Яромир.
— Я завтра же брошу клич, и мы, не спрашивая старейшин, отправимся на поиски Велибора, — клятвенно обещал он Дождираде, которая вместе с Даждьросой провожала его домой, где стараниями домового ожидали ужин и баня. — Если никто не откликнется, разыщу Горыныча или пойду один, — делился он уже с Ланой, которая почти силком укладывала его на полати, пока банник нахлестывал его веником.
Ночью у него открылся сильный жар, и почти неделю он пролежал в беспамятстве, в бреду продолжая давать обещания и строить планы, как вызволить Велибора. Лана неотлучно находилась с ним. Врачевала надорванные легкие, извлекая из них обломки ребер, латала кожу и сращивала кости. Когда любимый получил все эти увечья, и как с ними выдержал целый поход она даже спрашивать не пыталась.
Сестра, взявшая на себя ее обязанности в лечебнице, заходила, справлялась о здоровье Яромира, спрашивала, что решили со свадьбой. До Праздника последнего снопа оставалось не более месяца, а жених даже на ноги подняться не мог, не то что внести через порог невесту, которая у его ложа и так дневала и ночевала. Да и о какой свадьбе могла идти речь, когда кругом все еще не смолкали стоны раненых и горькие вдовьи и сиротские рыдания. Не плакала только Дождирада.
Ее по-прежнему, если не требовалась помощь в лечебнице видели, безучастную и растрепанную, то у заклятого озера, то в кузне брата. Да и дома она чаще перебирала его одежду и инструменты. К Яромиру она не заходила. То ли не хотела показаться навязчивой, то ли не могла смотреть на окруженного заботой и живого. Во сне ей по-прежнему являлся израненный, истерзанный Велибор, которые продолжали ломать Кощеевы слуги.
— Они обрубили ему крылья! — рыдая поведала Дождирада.
А на следующий день, заглянув поутру в дом Велибора, Даждьроса не обнаружила подруги. Не видели ее в лечебнице и у озера. Дочь Хозяйки Медных гор, несмотря на запрет Мудрейшего, создала из капель воды зеркало, тщась отыскать Дождираду. Но увидела лишь сложенный из человеческих черепов жуткий чертог в глубинах Нави и засаженный золотыми деревьями с изумрудными и рубиновыми плодами зачарованный сад, где томились пленницы Кощея. Посреди этого жуткого места стояла ледяная статуя, в которую бедную сестру Велибора превратил выманивший ее из Змейгорода Кощей.
Глава 29. Булава
— Это я виновата, — переживала Даждьроса, которая от потрясения снова не могла ни лечить, ни колдовать. — Не стоило мне пытаться отыскать Велибора. Через мою волшбу подругу увидел Кощей.
— Он и до этого к ней подбирался через сны, — напомнила Лана, которой приходилось как-то держать себя в руках, хотя уже хотелось вслед за сестрой излить горе-кручину в безнадежном горестном причитании, хрестаясь об лавки, и стены избы, разбивая лицо и бессильные руки, которые не сумели никого сберечь
