все заглохло. Вдова совсем не умела вести хозяйство, и Мария беспокоилась, что когда-нибудь Александра Львовна промотает все.
Вообще, характер у госпожи Оболенской был очень своеобразный. Если что-то в ее хозяйстве требовало денег и не касалось драгоценностей и нарядов, женщина становилась прижимистой и считала каждую копейку. Некогда прекрасный сад захирел, многие деревья и цветы погибли в морозную зиму, потому что барыня не позаботилась о ремонте оранжерей. Яблони – гордость имения – давно никто не подрезал, и, в конце концов, они превратились в дички, усыпавшие мелочью землю каждое лето. В пруд, густо поросший осокой, уже никто не запускал карпов. Деревянные ступеньки, на которых любил сидеть барин, наполовину сгнили и жалобно скрипели, предупреждая об опасности всех, кто хотел на них взойти. Да и сам дом, двухэтажный, с колоннами и мезонином, после смерти хозяина будто ослеп и оглох.
Оболенская давно хотела окружить себя новомодным интерьером и даже прикупила несколько вещей, но у нее не хватало духу выбросить то, что досталось ей от мужа, – и мебель была разномастной до неприличия. Старинные сундуки соседствовали с новым английским диваном, лавки – со стульями в классическом стиле, с прямыми ножками, сделанными по заказу.
Маша знала, что в кабинете хозяина все осталось, как при дяде, и Александра Львовна использовала эту комнату для чтения, как и ее покойный муж. На женской половине она принимала соседок – помещиц, на мужской – лиц мужского пола, гораздо менее охотно, чем женщин.
Она гордилась тем, что уже десять лет носила черное платье и черный чепец и поклялась не смотреть ни на одного мужчину. Бобрихины не знали, хорошо это или плохо. Возможно, если бы ей попался хозяйственный муж, он привел бы в порядок и сад, и дом, пожурил бы супругу за расточительство, за непомерную любовь к нарядам и драгоценностям, но ни одна сила не заставила бы Оболенскую отказаться от ореола вдовы, свято хранящей верность.
– Проходите в гостиную, – пригласила тетя, удостоверившись, что лакей всем помог раздеться. – Да садитесь, в ногах правды нет. Обед скоро принесут.
Алексей и Мария прошли в просторную комнату и, обойдя овальный стол, сели на диван. Между окнами, закрытыми бархатными занавесками, висели зеркала, под которыми темнели тумбочки. В углу высилась этажерка с любимым бело-голубым фарфоровым сервизом покойного барина, разными бокалами, чашками и фарфоровыми куколками. Паркетный пол местами был вытерт и наспех прикрыт старым ковром.
Алексей вскоре извинился, понимая, что женщинам нужно побыть вдвоем, и отправился в свою комнату на мужской половине, а тетка с племянницей остались в гостиной.
– Что это вы вдруг решили навестить тетушку? – обратилась к ним Оболенская, прищурившись – она была близорука. – То вас не дозовешься, то являетесь без приглашения.
– Тетя! – Мария покраснела и встала, но княгиня сделала ей знак садиться.
– Да будет тебе, я же пошутила. Знаешь, как обидно иногда становится! Всю жизнь старалась быть всем полезной – и на старости лет осталась одна.
– Ну вы и скажете – на старости, – фыркнула племянница. – Вы еще хоть куда.
Она почти не лукавила. Несмотря на расплывшуюся фигуру, Александра Львовна выглядела довольно моложаво: лицо без морщин, розовые щеки, удивительно голубые глаза, напоминавшие о фарфоровом сервизе в гостиной, и русые волосы, почти не подпорченные сединой.
– Маша, можешь мне не льстить, я и так вас не выгоню, – пошутила женщина и крикнула: – Агафья, где ты там? Подавай на стол. И где там барин? Зови.
Ее голос всегда имел магическое действие. Тотчас дворовые девки забегали, засуетились, враз застелили белой скатертью овальный стол из орехового дерева, принесли кастрюлю с супом и жареных перепелов.
– Извините, чем богаты, – улыбнулась княгиня. – Если бы вы не поленились меня известить, стол был бы богаче.
– Все случилось так неожиданно. – Маша смутилась и опустила глаза. – Алеша взял себе выходные.
– И верно. От преступников тоже нужно отдыхать, – заметила Александра Львовна. – Хорошо, что на Рождество приехали. Будет с кем елку нарядить. Страсть не люблю это делать сама.
– Лучше бы с внуками, – вздохнула племянница. – Скажите, а елку уже привезли?
– Работника Михайло попросила, – тетка нахмурилась. – Раньше это Григорий, садовник, делал. Брал мою телегу и в лес ехал. В моем лесу много хороших елочек.
– Вы писали, будто Григорий уволился, – Маша с интересом посмотрела на княгиню. – Неожиданно это как-то. Столько лет верой и правдой служил, и в деньгах вы его не обижали. Что это ему приспичило?
Княгиня поджала тонкие губы:
– Не он уволился, а я его выгнала.
Мария ничего не сказала, зная взбалмошный характер тетки. Александра Львовна не любила, когда ее действия подвергались критике.
– Сам виноват. – Тетка развела руками. – Как с катушек слетел мужик. Всегда такой степенный и правильный… А тут начал пьянствовать, в саду костер развел, яблоню погубил. Дружков своих пускал, они в курятник залезали. Все пришло в запустение – дальше некуда. Короче, выгнала я его. Жаль, до сих пор замену ему не нашла. Ранней весной работы в саду полно. Что делать – ума не приложу.
– Что же с ним случилось? – задумалась молодая женщина. – Вас послушать – как подменили мужика.
– Вот именно – как подменили, – ответила тетка. – Ежели там у вас желающие поработать найдутся – присылай ко мне, не обижу.
– Вряд ли мы вам в столице садовника найдем, – улыбнулась Мария и встала. – Куда же Алеша подевался?
– Позови его, – попросила княгиня. – Лукерья уже хлопочет, пора и пообедать.
Служанки носили тарелки и столовые приборы. От кастрюли с супом шел такой аро- мат, что сосало под ложечкой. Маша глотнула слюну и поднялась наверх, в мужскую половину.
– Алеша, ты где?
Муж появился в домашних брюках и сюртуке:
– Как тебе мой вид? Тетя останется довольна? Или она предпочитает фрак?
Супруга рассмеялась и взяла его под руку.
– Идем, обед остынет.
Глава 3
Имение княгини Оболенской
Обед прошел в чинном молчании, и как только служанки начали убирать со стола, тетка приказала своим работникам ставить в гостиной елку. С антресолей достали ящики с елочными игрушками – золочеными орехами, картонными попугаями в золотых клетках, домиками с остроконечными крышами, фонариками и несколькими восковыми ангелочками с блестящими слюдяными крылышками.
– Мой Борис в детстве любил, когда на елку вешали мандарины, яблоки и пряники, – задумчиво проговорила княгиня. – Несколько дней он срывал с нее лакомства и ел. Это было для него что-то вроде ритуала. Я заказывала печатные пряники и фрукты из столицы. А теперь… теперь это никому не нужно.
Маше вдруг стало жаль свою несчастную одинокую тетушку.
– Вот увидите,
