Кира, друга, который пропустил вечер выпускников…
Потому что, конечно же, я не стал бы в такой вечер отвлекаться на этого дятла!
Да, я слишком увлёкся этой фантазией… И самое страшное, что мне не хотелось из неё выходить.
Неужели Кир в кои-то веки оказался хоть в чём-то прав?
Неужели его ревность была оправданной? И его, и Риты?..
А может, я уже виноват только за мысли о Вере и хочу быть наказанным, как преступник, возвращающийся в места своих злодеяний? Поэтому и провоцировал Кира сегодня?
На мгновение мне стало стыдно перед ним. Но лишь на мгновение, потому что, хоть я раньше и не вмешивался в его отношения с Верой, но никогда не прощал Кира за то, какую боль он причинил ей.
А ещё хоть он и не рушил нашу с Верой дружбу специально, но где-то глубоко внутри я, вероятнее всего, обвинял его за эту утрату.
Меня разрывало на части. С одной стороны, я хотел перестать думать про Веру и нашу альтернативную историю, с другой стороны, мне очень захотелось вновь услышать её голос. Или попереписываться с ней, хотя бы немного… Но это было бы как-то странно и даже подозрительно. Что бы Вера подумала, если бы я вдруг объявился второй раз за день и стал болтать с ней?
В итоге я нашёл срединный путь — написал не Вере, а Луне.
Думал, что получится либо беззаботно поболтать, либо…
В общем, получилось «либо». Разговор принял неожиданный поворот: Луна-Вера рассказала, как представляла себя с другом, то есть со мной…
И от этих слов мне сорвало башню…
А потом… Как бы это назвать? Наложились, видимо, несколько факторов: усталость, сорвавшийся секс с Ритой и несброшенное сексуальное напряжение, затем мои фантазии о близости с Верой, которые, как выяснилось, в некотором виде посещали и Веру-Луну, что как будто бы нас больше сближало… А ещё мне вдруг стало чуть сильнее плевать на то, что будет дальше, потому что все эти сложности с девушками меня уже порядком затрахали.
Короче. Я отправил Луне фотку своего члена в качестве доказательства, что я — мужик. Да, за такое можно было и в бан попасть. А может, я этого отчасти и хотел… Одной проблемой стало бы меньше, и Вера никогда, скорее всего, так и не узнала бы, что Хэнгом был я.
Но, к счастью или к сожалению, в бан я не попал. Более того, Луне-Вере, судя по всему, даже понравилось…
Она прислала мне фотку своих ножек и пообещала добавку на следующий день.
Что я делал после этой переписки, никому знать не надо. Скажу лишь, что стереотипы женщин о мужчинах иногда бывают абсолютно правдивыми. Например, что мужики думают больше членом, чем головой.
Вынужден согласиться. Но в своё оправдание могу сказать, что в эти весенние дни, когда голова у меня точно не работала, что-то глубоко под кожей в области грудной клетки явно имело самое непосредственное отношение ко всем глупостям, которые я в это время творил.
Это было сердце. Оно стучало. «Тук-тук». И что оно сказало бы мне, если бы умело говорить?
«Тук-тук, Костя. Ты можешь головой думать что угодно. Тук-тук. И вставать у тебя может на кого угодно. Тук-тук. Но меня тебе не нае…»
А ведь вся ирония в том, что сердце действительно способно с нами говорить! Это мы не умеем его слушать.
Вот и я не умел.
55
Вера
После своего феерического сна про «тройничок» — и приснится же такое! — я была несколько пришибленной, поэтому, войдя на кухню в сопровождении весёлой и беззаботной Кати, не сразу заметила свёкра. Тем более что сидел он в углу, ещё и газету читал, накрывшись ею едва ли не с головой. И только я начала усаживать Катю на детский стульчик, чтобы в дальнейшем дать ей альбом и карандаши, а затем начать готовить завтрак, как газета опустилась и послышался тихий голос Алексея Дмитриевича:
— Доброе утро, Веруша. — Я подпрыгнула от неожиданности, и свёкор тут же извинился: — Ох, прости, не хотел тебя пугать. У меня просто бессонница в последнее время, сплю плохо. Особенно почему-то по утрам. Нина вот уже на работу ушла, а у меня по понедельникам выходной, и всё равно не спится.
— А врачи что говорят? — поинтересовалась я, подсовывая Кате альбом, пока она не начала калякать на поверхности стола. Я знала, что Алексей Дмитриевич не брезгует поликлиниками и даже частными медицинскими центрами, регулярно проверяется. Причём, как я теперь догадывалась, не совсем по своей воле…
Понаблюдав за свёкрами более плотно в течение пары суток и зная рассказанную Антониной Павловной историю, я неожиданно обнаружила то, что бросалось мне в глаза и раньше, но я абсолютно не понимала, откуда растут ноги.
Алексей Дмитриевич делал всё, как хотела жена. И в поликлинику ходил, если она говорила, что нужно, и не перечил практически, и вообще вёл себя как мужчина, который… да — виноват. В это было сложно поверить, потому что всё-таки больше двадцати пяти лет прошло. И тем не менее — отец моего мужа будто бы до сих пор ощущал собственную вину перед Антониной Павловной и старался всячески её загладить.
— Да какие врачи, — вздохнул свёкор. — Не нужны мне врачи в этом плане. Я просто за вас с Киром переживаю.
Я знала, что свекровь поделилась с ним моей проблемой, но, в каком объёме, не представляла. И в том, что Алексей Дмитриевич не стал просвещать Кирилла и сообщать ему, что я в курсе его интрижки с Миленой, была несомненная заслуга тёти Нины. Уверена, это она запретила свёкру говорить с сыном.
Повезло мне всё-таки с ними…
— А что вы переживаете, Алексей Дмитриевич? Разберёмся уж как-нибудь. — Я постаралась улыбнуться и только отвернулась к холодильнику, чтобы определиться с сегодняшним меню на завтрак, как свёкор, вновь вздохнув, сказал:
— Да не похоже, чтобы вы разбирались… Кир какую-то дичь говорит и творит, ты вообще молчишь и к нам уехала… Поговорила бы с ним лучше, Веруш. Объяснила бы всё откровенно…
— Почему я, а не он? — хмыкнула, доставая из холодильника молоко. Сегодня кашу сварю. Вдруг мне повезёт, и Катя её съест, а не размажет по тарелке и столу? И по себе до кучи, естественно. — Он ведь виноват, не я.
Я ожидала поучительной фразы в стиле: «Виноваты всегда оба супруга», но Алексей Дмитриевич удивил.
— Потому что ты умнее, Веруш. Не надо, не жди ты от него признаний, не сможет он.
