он кивнул на книгу и снова улыбнулся, — читай. Живи, сколько Бог отвёл, да глазки свои береги. Лёжа не читай, сколько раз тебе об этом говорил.
— Ага, — соглашаюсь правильному замечанию. Но вредная привычка читать лёжа осталась и по сей день.
Зная весомость книги, жадно стала листать страницу за страницей.
— Дома читать будешь, поговори со мной.
Соглашаюсь, откладывая книгу на краешек дивана, но помня его наказ, что в любом рассказе название играет немалую роль, спрашиваю:
— Вадим, а почему такое необычное название рассказа «Тоня, Антон, Антонина Дмитриевна»?
— Эта женщина прошла нелёгкий путь, её так звали на фронте: то Антон, то Тоня. Она томичка.
— Да? Она жива? — Я начинаю закидывать его вопросами. Мне почему-то всегда казалось, что найду того человека, который с моим отцом воевал в одной роте. Отца давно нет, а так хочется больше узнать о его военных подвигах.
— Жива, Валечка, жива, — грустно протянул всё с той же хрипловатостью.
— Мне недавно звонил один знакомый и сказал, что она тяжелобольная.
— Хочу с ней познакомиться, очень, может, чем ей помогу.
— Чем ты ей поможешь, года своё берут… Она на год меня постарше, кстати, тоже сентябрьская, — снова слегка улыбнулся. Ему улыбка шла.
— Давай ей позвоним. Позвони, — прошу я.
— Нет у меня её телефона, затерялся где-то. Но в справочнике точно есть. Давно с ней виделся, ох как давно… Брал интервью, рассказ получился тяжёлый, много чего вынесла на своих плечах. Вот где гордость нашего Томска, Валечка. Вот чьими именами должны называть наши улицы. Насчёт улиц мы тоже поговорили, и я с ним полностью согласна. Ведь её имя занесено в Книгу почёта Томского областного совета ветеранов, а в две тысячи двенадцатом году присвоено почётное звание «Заслуженный ветеран Томской области». Хотелось бы, чтобы и в нашем посёлке Батурине назвали улицу именем Николая Тренина и многих других, но… Вкратце Вадим рассказал про Антонину Дмитриевну Дарьенко. В справочнике я всё же нашла её номер телефона, звоню:
— Алё, здравствуйте, Антонина Дмитриевна, — слышу в ответ вежливое:
— Я вас слушаю, здравствуйте.
Голос бархатистый, я почувствовала какую-то притягательность в ней, взаимность, и тут меня понесло:
— Я Валентина, но для вас это ничего не значит, а вот для меня ваше имя очень значимо, мне Вадим Николаевич о вас рассказал. Я просто восхищаюсь вами!
— Вадим Николаевич?.. Макшеев? — трепетно спросила она с небольшой паузой.
— Да.
— Валенька, мы с вами обязательно должны связаться. Обязательно.
Я почувствовала её воодушевление. Мы разговорились так, словно она моя родная бабушка. Только что от Вадима я узнала, что она одна воспитывает внука, так получилось, что его родители ушли один за другим. Смерть не спрашивает, кого в какое время забрать.
На секунду вспомнилась и моя бабушка, мне было лет пять-шесть, когда она покинула этот мир. Померла в Пасху, никогда не забуду, она лежала на кровати, держала зажжённую свечу, склонившись к ней стояла мама тоже со зажжённой свечой, и они в голос пели песню, божественную песню, тихо, протяжно, а у мамы текли и текли слёзы. Тогда, ребёнком, я не понимала, почему от песни мама плачет, горестно плачет, затем мама закрыла ей глаза и потушила свечу в бабушкиных руках. Вот так спокойно, навсегда заснула моя бабушка. На протяжении многих лет, при случае, мама повторяла: «Лёгкую смерть, доченька, надо заслужить». Более двадцати лет как мама на том свете, она тоже ушла в один из пасхальных дней, тихо, спокойно, во сне.
— Ты, Валечка, запиши мой сотовый телефон, меня завтра кладут в больницу.
Я тут же схватила со стола ручку с листком и записала продиктованный номер. Трубку передала Вадиму, чувствуя, как ему тоже не терпелось с ней поговорить. Но их разговор был коротким.
— Устала она, Валечка, пусть отдыхает, кто знает, что её ожидает завтра…
Совсем скоро я навестила Антонину Дмитриевну в больнице. Мы с ней обнялись и расплакались. Она прижимала и прижимала меня к себе, словно родную доченьку. Долго мы так простояли, обнявшись, у меня тоже было ощущение какого-то близкого, донельзя родного мне человека. Расплакалась и соседка по палате. Так бывает, наверное, ей что-то вспомнилось своё. На тумбочке Антонины Дмитриевны в вазочке стояли три розы. Заметив мой взгляд, она опередила — это от Совета ветеранов приходили. Промелькнула улыбка. Чтобы принести цветы, я даже не подумала, а вот гостинцев принесла кучу. Много от чего она отказалась со словами: «Неси домой, сами скушаете, мне нельзя», но я не взяла, оставила той самой соседке по палате. Мы говорили и говорили, мне не хотелось от неё уходить, на улице, в машине меня ждал муж. Это он меня привёз к ней в больницу.
— Я думал, ты уж ночевать там останешься, — поглядывая на время, мягко укорил.
— Я бы и осталась, таких людей мало, очень мало. Какая она порядочная, доброжелательная, общительная. Мы не могли наговориться. Но ещё встретимся, обязательно.
Увы, наша встреча отложилась на целых три месяца. Дело в том, что её внук Алёшенька, так она его всегда называла, затеял в квартире Антонины Дмитриевны капитальный ремонт, её же на это время перевёз к себе.
— Валенька, дорогая, ты только звони мне чаще, как Алёшенька доделает ремонт в моей квартире, так ты ко мне и прибежишь. Очень уж хочется встретиться, соскучилась. Полюбила я тебя, больно сильно ты мне доченьку напоминаешь. Были бы у меня крылышки, я бы к тебе сама прилетела. Да вот неподъемная я, так случилось…
По телефону мы разговаривали подолгу, я ей читала свои стихи, а порой небольшие рассказы. Она любила их слушать, просила меня ещё и ещё почитать. А когда разговор заводили о Вадиме Николаевиче, с её голосом что-то происходило, чувствовалось такое волнение, такой трепет. Я постоянно переживала за её сердечко.
— Когда ты, Валечка, ко мне придёшь, я тебе столько расскажу, у меня много его книг, вырезок из газет с его статьями, я ведь всё храню, бережно храню. Он мне дорог, Валечка, очень дорог. Я его люблю, сильно люблю, Валечка, — прошептала она мне, словно кто-то нас подслушивал.
— И я его тоже люблю! Очень! — громко, с гордостью признаюсь. — Он мне как… я даже и не знаю как и сказать, не то старший брат, отец, дедушка ли… или просто самый преданный, родной друг. Он мне так дорог, но время берёт своё, и я боюсь, что совсем скоро его не станет со мной рядом. Боюсь.
— Мы, Валечка, все не вечные, я его даже на год постарше. Заблудилась где-то смертишка моя,
