в спину. Упал, снова вскочил.
А когда отбежал к лесу и оглянулся, заскрипел от досады зубами. На фоне побледневшего неба четко был виден силуэт поезда. Вагоны стояли на рельсах, только паровоз осел на шпалы.
— Снова ничего не вышло, — говорил Муржинский Довганю. — Приедут ремонтники, оттащат вагоны, поставят на рельсы паровоз и через несколько часов отгонят его в депо на ремонт. А завтра уже и следов от диверсии не останется.
Довгань вздохнул и перевел взгляд на других хлопцев, которые ходили на это задание.
— Какой же выход, товарищи?
— Выход один, — заключил Владик, — надо взрывать тогда, когда паровоз уже наехал на мину. Да и участок надо выбирать, где поезда идут с большой скоростью.
— Но у нас нет ни электрических запалов, ни проводов, ни машинки.
— Надо и без машинки что-то придумать.
Василь Крижавчанин хотел уже обратиться к Довганю со своим предложением, когда появился Игорь Коцюбинский. Он вел за собой длинного усатого дядьку с плетеным лукошком в руках.
— Кто это? — спросил Довгань.
— Гайдамак.
— Зачем ты его привел?
— Понимаешь, пошел я посмотреть, что вокруг леса делается. Вышел на болота, где пацаны коров пасут, а они мне какие-то рожи корчат. Мол, отойти в сторону.
Отошел. Один подбегает и говорит: там в кустах какой-то мужчина с лукошком сидит. Все у нас за партизан выспрашивал. Ну, я, конечно, подкрался к нему: «Хенде хох!»[16] — и обыскал. В карманах пусто, а в лукошке обрез. Говорит, что спасается от гитлеровцев, ищет партизан.
— Кто вы? — повернулся к усатому Довгань.
— А кто вы? — ответил вопросом тот.
Хлопцы расхохотались.
— Отведи его обратно, Игорь, — сказал Довгань жестко.
— Как же так… — дядька растерялся, — я председатель сельсовета, из Голяк я. Мичковский моя фамилия.
Он рассказал, что не успел эвакуироваться, с приходом фашистов долго прятался у сестры.
— Вы коммунист?
— Да, коммунист.
Петро задумался. Подозвал Гришу Гуменчука, переговорили о чем-то. Тогда уже сказал Мичковскому:
— Извините… Но до проверки отлучаться из лагеря вы не имеете права.
Вася подождал, пока Довгань разберется с Мичковским, а потом изложил свой план операции. Довгань поддержал его идею, но предложил взять с собою еще кого-нибудь. Василь выбрал Миколу Гончарука — подпольщика из Медведки, который тоже просился в отряд, а следовательно, должен был где-то добывать себе оружие.
Солнце уже цеплялось за верхушки деревьев, когда Василь Крижавчанин вместе с Миколой Гончаруком вышли на охоту за лавровским комендантом.
Войдя в село, быстро разыскали нужную хату и долго наблюдали за ней. Темные окна. Тишина… Что ж, в селе рано ложились спать. Может быть, и пан комендант спит. Хлопцы удобно расположились в палисадничке и стали ждать: или пока он покрепче уснет, или — если он еще где-то гуляет — его возвращения. Так просидели в засаде больше часу. Надоело.
— Наверное, он спит, — свистящим шепотом сказал Вася, — давай посмотрим.
Микола согласился. Крадучись подошли к окну, прилипли к нему носами, и Гончарук включил карманный фонарик. В желтом пятне света поплыла горница — никелированная кровать с шишечками и высокие подушки на ней, стол с расшитой скатертью, длинная лавка вдоль стены, стул и на нем китель с погонами, какое-то белье… Коменданта не было.
— И где й-его черти носят? — дрожа от холода, ругался Василь.
— А ты знаешь, где хата старосты? — остановившись, шепотом спросил Микола.
— Знаю.
— Пошли. Может быть, он там.
Не знали хлопцы, что и разыскиваемый ими комендант, и староста, к которому они решили направиться, стоят за их спинами.
Случилось так, что комендант и староста возвращались откуда-то поздно вечером. Когда уже подходили к дому, в котором жил комендант, увидали странный свет в окошке. Не дыша, подошли ближе. Два вооруженных человека, подсвечивая себе фонариком, увлеченно изучали внутреннее убранство комендантской горницы.
— Партизаны… — шепнул комендант старосте и присел за забором.
Он вытащил пистолет, поставил его на боевой взвод. Староста, глядя на него, начал поспешно стаскивать с плеча винтовку.
— Найн, — остановил его комендант, — партизан возьмем живой. С винтовки — в штаб. О! Колоссаль!
Он считал себя настоящим охотником. А доставить двух живых партизан с оружием — такого еще никому в здешних местах не удавалось. И пока хлопцы шли к хате старосты, за ними тенью следовали ее хозяин и комендант.
Вася заглянул в окно.
— Никого нет, только пани старостиха дома.
— Мы с утра ничего не ели, — напомнил ему Гончарук, — может быть, зайдем и реквизируем у старосты кусок хлеба с салом, а?
— Давай…
Держа наготове карабины, они вошли в сени и посветили фонариком. Никого. Вошли в комнату. Старостиха как стояла у печи, так и села на поленницу. Гончарук прикрыл за собой дверь, а Вася прошел от порога, заглянул в другую комнату и, убедившись, что там никого нет, уселся, как говорят украинцы, на покути — то есть в красном углу, под образами, на хозяйское место за столом.
Староста чуть не умер от страха, когда партизаны уверенно вошли в его хату. Увидав через окно, что они уселись за стол (через окно было видно только одного), комендант решил не ждать более удобного момента. Он приказал старосте стать с винтовкой наготове напротив окна и в случае, если кто из партизан будет убегать, стрелять. Сам же вошел в хату.
Рывком распахнув левой рукой дверь, комендант вырос на пороге с пистолетом, нацеленным на Васю.
— Хенде хох!
Гончарук, который сидел на корточках справа от порога и заглядывал в шкафчик для продуктов, вздрогнул от этого выкрика, поднял голову и увидал над собой большой, затянутый мышиным кителем живот. Рука, державшая карабин за цевье, скользнула вниз, до спускового крючка, карабин чуть наклонился и громыхнул выстрел.
Комендант рухнул на пол. Василь вскочил и ударил по лампе. Стало темно.
— Тихо, — услыхал он голос Гончарука, — там может быть засада. Забери пока оружие у коменданта, а я выползу в сени.
Осторожно перевалясь через порог, Гончарук выполз в сени. Василь снял с коменданта автомат, вытащил из-за голенища гранату, потом долго шарил по полу, разыскивал выпавший из руки коменданта пистолет. Нашел. Забрал из карманов документы.
Во дворе было тихо. Они вдвоем лежали в сенях напротив открытой во двор двери. И вдруг в тишине донеслось очень отчетливое:
— Ох!
Хлопцы вздрогнули. Они совсем позабыли о старостихе. Это она, очевидно, приходила в себя после обморока.
— Еще раз охнешь, — не оборачиваясь сказал Николай, — стрелять буду.
— Не! — донеслось из темноты.
Выползли во двор. Никого. Староста Рыбаченко, едва только громыхнул выстрел и комендант упал, дал такого стрекача, что еле отважился прийти домой утром, да и то с
