комнатах коллеги наследили.
Он согласился.
***
Наверное, мне стоило сразу переходить к тому, что меня интересовало. Но я решил зайти издалека.
– Вам эту квартиру после реабилитации дали? – спросил я, хотя и сам знал ответ.
Жена Якира ничего не сказала – она сразу отвернулась, чтобы поставить чайник. Да и вообще, насколько я мог понять, была женщиной молчаливой, задавленной домашним бытом и авторитетом мужа. Но сам Якир в разговор включился.
– Да, сразу после возвращения в Москву, – с плохо скрытой гордостью подтвердил он. – Водки не предлагаю, нету.
Я покосился на холодильник.
– Водки не надо, благодарю, – сказал я. – Чаю, пожалуй, тоже, не хочется в разгар разговора бегать в уборную.
Я улыбнулся, давая понять, что почти шучу. Но в моей шутке была лишь доля шутки – я уже увидел посуду, присутствующую в этом жилище, она была похожа на хозяина – весьма расхристанная и неухоженная. Впрочем, для бывшего зека и будущего алкоголика Якир выглядел вполне презентабельно. А вот его жена мне не понравилась – вернее, не понравилось её состояние. Судя по всему, лагеря оставили ей на память серьезно подорванное здоровье; я не помнил подробностей, но, кажется, и дочь она рожала ещё за колючей проволокой – что тоже вряд ли шло на пользу женскому организму. [1]
– Валюша, оставь, я тоже тогда не буду, – сказал-приказал Якир.
Она послушно выключила газ.
– Я тогда пойду... не буду мешать, – и робко глянула на меня.
Я благосклонно кивнул. Мне на её присутствие было всё равно – есть она, нет её, я всё равно буду говорить то, что и собирался. Но дождался, пока за ней не хлопнула дверь дальней комнаты.
– Виктор Орехов, старший оперуполномоченный пятого отдела управления КГБ по Москве и области, – представился я.
И очень внимательно посмотрел на собеседника. Он не подвел.
– Не скажу, что приятно познакомиться... Ну меня ты знаешь... иначе не сидел бы тут. Так чего ты хотел, чекист? – Якир зыркнул на меня исподлобья, и взгляд его был очень недобрым.
– ЧК упразднили 6 февраля 1922 года, – поделился я знаниями с уроков истории. – Так что ваш выстрел ушел в молоко, и теперь моя очередь. Вам что-нибудь говорит имя Николая Гуля?
Якир на пару мгновений задумался.
– Нет. А должно?
– Бог знает, а я нет, – снова улыбнулся я.
– Кто это хоть? У меня много народу бывает, я всех и не вспомню.
– Танцор из музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, – пояснил я. – Не солист, из кордебалета, третий стражник во втором ряду в «Борисе Годунове». Или второй лев в «Баядерке». В общем, вы, надеюсь, поняли.
– Понял, что не Нуреев, – пробормотал Якир. – Но каким боком...
– Дело в том, что одна из моих обязанностей – проверять артистов труппы перед загранкомандировками, – не совсем вежливо перебил я его. – Сами же вспомнили Нуреева, так что, думаю, согласны, что проверять балетный народ надо очень пристально.
– Не согласен, пусть едет, кто хочет, – он снова набычился.
– Если будет принято такое решение на уровне ЦК – почему бы и нет, я разве против? – почти искренне удивился я. – Правда, в этом случае, скорее всего, будут другие условия обучения и работы, но ведь главное – свобода?
Он помотал головой.
– Я не понимаю, к чему ты ведешь? Какое я имею отношение к какому-то пидарасу из этого... музыкального театра?
– Он не педераст, тут вы снова промахнулись, это известно достоверно, – я весело посмотрел на собеседника. – А к вам у него непосредственное отношение. Так получилось, что его застали за чтением книги писателя Войновича «Приключения солдата Ивана Чонкина». Машинописной копии, разумеется, поскольку официально эта книга в СССР не печаталась. И знаете, что показал артист балета Гуль во время опроса?
– Н-ну?
Кажется, мне удалось довести Якира до кондиции – он с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться в меня. Но и перегибать палку мне не хотелось.
– Что он получил копию этой книги у вас! – торжественно объявил я.
– Да? – Якир как-то даже расслабился. – И что?
В принципе, он был прав. Самиздат самиздату рознь, и за «Чонкина» его даже не пожурили бы, всего лишь отобрали бы все найденные копии – и дело с концом.
– Ничего, – я безразлично пожал плечами. – Хочу уточнить – давали ли вы артисту балета Гулю копию романа писателя Войновича?
– Может, и давал, – вальяжно ответил Якир. – А, может, и нет. Говорю же – народу много ходит, всех не упомнишь. Копия ко мне попадала, тут отпираться не буду. От кого – запамятовал, звиняй, начальник. Возможно, этому вашему Гулю я её и отдал, потому что сейчас у меня этой копии нет.
Он торжествующе посмотрел на меня – мол, съел? Нету у вас приемов против Кости Сапрыкина, как говорил герой хорошего фильма о социалистической законности, в котором ещё пока не сыграл один мой знакомый бард.
– Хорошо, – покладисто согласился я. – Если не можете подтвердить, значит, артист балета Гуль мне всё наврал. Наверное, ему есть что скрывать и кроме «Чонкина». Поспрашиваю его ещё... но никуда он уже, конечно, не поедет. Скажу Льву Дмитриевичу, чтобы искал другого льва.
– Льву? Льва? Куда льва? – Якир слегка растерялся.
– В «Баядерку» же. Там должно быть два льва на заднем плане, – терпеливо объяснил я.
– Нет, я имел в виду другого льва...
– А с другим львом всё в порядке, – уверил я. – К нему у нас претензий нет. «Чонкина» он не читал.
Случай с Гулем достался мне по наследству от Орехова. «Мой» Виктор вообще занимался больше театрами – правда, не всякими, ту же Таганку ему не давали. Это уже я полез в заоблачные импереи, так что разнос от Денисова за поход на квартирник к Высоцкому был вполне по делу. Ещё Орехов надзирал за народными коллективами, эстрадой и прочими филармониями – в общем, имел множество вариантов наломать дров, присматривая
