или кулаком в спину. Вот и весь его уход за мной.
СУДЬЯ. Вы бы оставили его. Посмотрите, ведь вы совсем измучились. Эдак вы недолго протянете.
ПОЛИЩУК. Оставить законного мужа? Нет, господин судья, это не по-божески. Ведь я не любовница его, а законная жена. Только могила нас разлучит.
СУДЬЯ. Вы же говорили, что пошли бы служить.
ПОЛИЩУК. Да, служить. Если бы и он поступил на службу, чтобы хоть в одном доме жить с ним.
СУДЬЯ. Я вижу, что не могу помочь вам. Пожалуй, я вызову его к суду вместе с вами.
ПОЛИЩУК. Нет, господин судья, не вызывайте меня и не говорите, что я вам жаловалась. Вы уж от себя все это сделайте, по-божески.
СУДЬЯ. По закону сам я не имею права вызывать кого-либо в суд, если нет никакой жалобы.
ПОЛИЩУК. Я жалобу могу вам написать, но чтобы вы не говорили мужу.
СУДЬЯ. Этого нельзя.
Просительница постояла с минуту, подумала. В ее унылых потухших глазах как будто блеснула искорка, как будто надежда: авось, судья уговорит его. Но очная ставка с хмужем на суде, которому она отдала здоровье, молодость, все свои житейские радости и невзгоды, отдала всю себя безропотно, любя его каким он есть… Нет, лучше буду терпеть, авось Бог поможет.
Немецкая колбаса и долговязая дылда
Иоганн Вист в прошении, поданном судье, заявил, что его подмастерье Бакшин, напившись пьяным, обругал его немецкой колбасой, а жену его долговязой дылдой; почему просил поступить с Бакшиным по закону. Кроме того, Вист добавил, что бывшему при сем единственному свидетелю работнику Фомину Бакшин предлагал награду, если тот на суде скажет, что ничего не слыхал.
СУДЬЯ (Бакшину). Вы обругали вашего хозяина?
БАКШИН. Как обругал? И не думал ругать. Я шутя сказал, что он не русский, а немецкий человек. А как тут приплелась колбаса — не помню.
ВИСТ. Я сам кравиной руськи шеловек. Какой я кальбас?
СУДЬЯ. Пригласите свидетеля.
Входит свидетель Фомин.
СУДЬЯ. Что вы знаете по поводу обиды, нанесенной господину Висту Бакшиным?
ФОМИН. Ничего знать не знаю и ведать не ведаю.
ВИСТ. Господин Хамин, ви наград получали?
ФОМИН (конфузится). Нет, я винограда не получал.
ВИСТ. Оботритесь.
Фомин вытирается платком.
ВИСТ. Нет, оботритесь душами и скажите: дафал фам Бакшин наград, чтоб вы не говорили в суде?
ФОМИН. Ничего не знаю, ничего не давал.
ВИСТ. Кричал он, что мой жен — длинный дылд?
ФОМИН. Не помню. Говорил, что большая или длинная немка.
ВИСТ. Вы хорошенько оботритесь и думайте много. Сказал он: большая или длинный немка?
ФОМИН. Не припомню. Кажется, сказал: длинная.
ВИСТ. Господин судья, Бакшин говорил: длинный дылд. Хамин слышал.
ФОМИН. Слова «дылда» я не слышал.
ВИСТ. Все равно, длинный — по-рюсски значит дылд.
СУДЬЯ. Нельзя так комментировать русские слова. Не пожелаете ли помириться?
ВИСТ. Нет, я — шестный шеловек. Пусть у жен просит прощение.
СУДЬЯ (Бакшину). Желаете покончить дело миром, извиниться перед госпожою Вист?
БАКШИН. Бог с ним, я извинюсь, но работать на них не буду.
ВИСТ. Я так не желай мирить.
СУДЬЯ. Будете ли вы служить или нет, это дело будущего, а в настоящее время я ваше дело прекращаю за примирением. Вы, господин Вист, пожелали окончить дело, если Бакшин извинится перед вашей супругой. Господин Бакшин пожелал извиниться, значит — дело кончено. Сегодня господин Бакшин должен извиниться перед вашей супругой.
ВИСТ (улыбаясь во всю ширину своего длинного лица). Моей супругой, су-пру-гой. Карашо.
Прямо в рыло!
К мировому судье города Одессы в 1870-х годах вошел растрепанный человек в чуйке Василий Детков и благообразно одетый молодой парень Иван Танин.
ДЕТКОВ (судье). Как твое благородие думает, можно, значит, ни про что в рыло совать?
СУДЬЯ. Позвольте, что такое? Как ваша фамилия?
ДЕТКОВ. Василий Детков.
СУДЬЯ. В чем состоит ваша жалоба?
ДЕТКОВ. Были мы, значит, в погребке с Иваном Ермиловым, Танин прозывается. Сперва я ему поднес махонькую, а после он мне. Далее, значит, заспорили мы. Я, значит, доказывал, что наше мастерство столярное не в пример лучше и честнее поварства. Работаем себе в комнатах, чисто, значит, и работы всегда вдоволь… А он, Иван Ермилов, говорит: воры вы — плотники, как пошабашили, так и тащите домой по куску доски. Взяло, значит, это меня за сердце. Я и говорю: мы ежели и возьмем в кой разы кусок деревца, то с ведома рядчика. А хозяин видит и ничего не говорит. А вот вы, повара, так вы прямо крадете с базару деньги, обманываете господ и пропиваете в кабачках половину того, что вам дают на базар. Иван Ермилов, значит, как вскочит, как взъерепенится, да и бац меня прямо в рыло… Воля твоя, праведный судья, а дарить этого я ему не могу.
СУДЬЯ. Значит, вы желаете завести на него жалобу?
ДЕТКОВ. Желаем… А как теперича по закону? Какой мой обидчик подвергнется казни?
СУДЬЯ. Да вы лучше помиритесь.
ДЕТКОВ. Он меня кровно обидел.
СУДЬЯ (обвиняемому). Ваше имя и фамилия?
ТАНИН. Иван Танин.
СУДЬЯ. Звание ваше?
ТАНИН. Повар-с.
СУДЬЯ. Это не звание, а мастерство ваше, профессия. А вы скажите звание.
ТАНИН. Повар, как есть повар.
СУДЬЯ. Я уже вам сказал, что это не звание. Кто был ваш отец: купец, крестьянин или другое имел звание?
ТАНИН. Отец мой был мужик, а я — повар. Каждый сам себя обслуживает-с. У генерала сын может быть поваром и сын повара может быть генералом.
СУДЬЯ. Все это так, но вы не генерал, так и скажите ваше звание.
ТАНИН. Повар, самый настоящий повар. С самого измальства был и умру поваром, служил у генералов и миллионеров. Знают-с меня в Одессе генерал Пашков и два графа.
СУДЬЯ. Вы все не то говорите. Отвечайте мне: ваш отец был крестьянин?
ТАНИН. Мужик ничего не знающий.
СУДЬЯ. Крестьянин?
ТАНИН. Вестимо. А то кому ж ему быть?
СУДЬЯ. Государственный?
ТАНИН. Нет-с, похуже. Мы — люди государственные. А ему куда ж там, просто мужик.
СУДЬЯ. Вы оскорбили господина Деткова. Советую вам помириться.
ТАНИН. Мириться так мириться, я от этого не прочь. А что я его смазал раз, то это пущай ему наукой будет. Они, сиволапые, в Одессе не знают никакой амбиции, никакого уважения.
СУДЬЯ. Но ведь вам известно, что драться нельзя.
ТАНИН. Еще бы не известно. Но разве я дрался? Я его в науку пустил, это не драка. Я сам — человек, живший в генеральских и графских домах,