на прилавок того магазина, достался ей тяжелым, в поте лица, трудом. Она думала о своем велосипеде, как о чем-то одушевленном, примерно так же, как другие люди – о принадлежащих им лошадях. Наверное, так же, ведь у нее никогда не было знакомых лошадников. Некоторые рассыльные давали своим велосипедам имена, но Шеветте такое даже в голову не приходило – именно потому, что она воспринимала его как живое существо.
Двигай, сказала она себе, здесь они живо до тебя доберутся. Беги на остров, в Сан-Франциско опасно.
Они – кто они? Тот, с пистолетом. Он пришел за очками. Пришел за очками и убил Сэмми Сэла. Кто его послал – те самые люди, звонившие Уилсону и Банни? Они, кто же еще. Рентакопы. Охранники.
Футляр в кармане. Гладкий, округлый. И этот фантастический, как из мультика, город, гигантские башни с грибообразными верхушками. «Санфлауэр».
– Господи, – простонала Шеветта. – Куда, куда мне деться?
На Остров Сокровищ, в лес, к маньякам и озверевшим убийцам, изгнанным с моста? Бывшая военно-морская база, говорил Скиннер, но моровая язва покончила с этим раз и навсегда, зараза такая, от которой выпадают все зубы, а глаза превращаются в кисель. Лихорадка Острова Сокровищ выползла, наверное, из какой-нибудь пробирки, разбившейся во время землетрясения, – у военных же, у них чего только не было запасено. Поэтому теперь туда никто не ходит – никто нормальный. Ночью там видны огоньки, днем – струйки дыма, и если идешь на оклендский, консольный конец моста, то стараешься пройти мимо острова побыстрее, а люди, живущие там, на консоли, совсем не такие, как здесь, на подвеске.
Или вернуться, попытать счастья с велосипедом, если его, конечно же, никто еще не спер? Час езды – и конденсаторы зарядятся. Рвануть на восток, куда глаза глядят, через пустыни, которые показывают по телевизору, мимо зеленых полей, где бродят стадами непонятные сельскохозяйственные машины, занятые какой-то своей непонятной работой. Но затем Шеветта вспомнила дорогу из Орегона, грузовики, ревущие в ночи, как бешеные бесприютные животные, и попыталась представить себе, как это будет – ехать по такой дороге? Нет, там ведь негде приткнуться, там нет ничего нормального, в человеческую меру, ни одного огонька в бесконечных ночных просторах. Там можно идти и идти, идти до бесконечности и не найти даже места, где бы присесть. И велосипед – он тоже не сильно поможет.
А можно вернуться в Скиннерову конуру. Подняться и глянуть, что там делается… Нет. Забудем.
Шеветта ощутила вокруг себя полную пустоту, словно удушливый газ, и задержала дыхание.
Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Потеряв что-нибудь, только и начинаешь замечать, что оно же у тебя, оказывается, было. Только с уходом матери замечаешь по-настоящему, что она была, была рядом, прежде это воспринималось как нечто само собой разумеющееся, вроде погоды. Вот так же и со Скиннером, и с его примусом, и с масленкой, из которой нужно капать в крохотную дырочку, чтобы кожаный колпачок на поршне не пересыхал и примус накачивался. Проснувшись поутру, ты и не думаешь здороваться с каждой мелочью окружающего мира, но ведь эти мелочи – из них же и состоит мир, весь мир. И людей, которых видишь, их тоже вот так воспринимаешь, что есть они, и это – нормально, и говорить тут особенно не о чем, и никуда они не денутся. Вот, например, Лоуэлл. Когда у Шеветты был Лоуэлл – если, конечно, можно сказать, что он у нее был, сомнительно это очень, – словом, когда он был поблизости, это тоже казалось…
– Шев? Это ты, что ли?
Вот он, легок на помине. Сидит по-турецки на ржавом леднике с надписью: «КРЕВЕТКИ», курит и смотрит на капли, скатывающиеся с навеса. Шеветта не видела Лоуэлла уже добрые три недели, ей хотелось что-нибудь сказать, но в голове крутилась одна-единственная мысль: «Ну и видок же у меня, наверное». Тут же сидел и этот Коудс, нахлобучил на бритую голову капюшон, втянул руки в длинные рукава и сидит. Коудс никогда не любил Шеветту – и пользовался полной взаимностью.
Тусклый огонек сигареты осветил ухмылку Лоуэлла.
– Ну так что, – поинтересовался он, – ты намерена сказать «здрасьте» или как?
– Здрасьте, – сказала Шеветта.
21
Когнитивные диссиденты
Так что же все-таки там творится, на что он похож, этот мост? И в Контейнерном городе, и потом, на обратном пути, словоохотливый Фредди рассказал уйму весьма красочных историй, однако все эти страшилки не вызвали у Райделла никакого доверия. В Ноксвилле он видел документальный фильм, и там не было ни слова ни о каких людоедах или, скажем, сатанинских культах. Врет Фредди, запугивает, интересно только – зачем? Хочет, чтобы Райделл был осторожен, когда пойдет на мост искать эту самую девицу, Шеветту Вашингтон?
Теперь же, когда люди носились как очумелые, торопясь укрыть свое добро от непогоды, мост и вовсе ничем не напоминал мрачные картины, нарисованные ассистентом великого сыщика. Скорее уж нечто вроде передвижного цирка. Или провинциальная ярмарка – с той, конечно, разницей, что здесь, на верхнем уровне, над головой висит целая деревня, дикая мешанина самых разнообразных домиков, хижин, халуп – называйте как хотите. Все, что угодно, вплоть до целых, с колесами и со всем, жилых трейлеров; вздернутые наверх лебедками, прикрепленные к вантам огромными сгустками клея, они напоминали кузнечиков, запутавшихся в паутине. Для сообщения между уровнями моста в верхнем настиле было прорублено множество отверстий; среди стальных, деревянных и пластиковых лестниц Райделл заметил даже старый, на спущенных шинах трап из какого-нибудь аэропорта.
Наверху торговали по преимуществу едой, нижний же уровень изобиловал барами – маленькими, крошечными и совсем микроскопическими, где едва помещались четыре табуретки, а дверью служила гофрированная железная штора.
Во всем этом не замечалось никакого плана, никакого замысла. В обычном молле каждый хозяин покупает один из свободных участков, ставит там свой магазинчик и внимательно следит, как пойдет торговля, если плохо – нужно менять ассортимент. Здесь же, судя по всему, происходило нечто вроде органического роста, одно заведение пристраивалось к другому, бесформенная масса расползалась вкривь и вкось, пока не заполнила все доступное пространство; более того, если клетки древесины или, скажем, гриба более-менее одинаковы, то среди клетушек, образовавших этот псевдорастительный организм, не было и двух похожих друг на друга. Разнообразнейшие материалы – и почти все они использованы не по прямому своему назначению. Фасады, облицованные бирюзовым слоистым пластиком, плитами с имитацией под кирпич, даже зелеными с медью прямоугольниками печатных плат. Одну из стен украшали цветы, спирали и волосатые