Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
— Но мне и в голову не могло прийти, что ты заведешь меня в настоящее пекло! — вдруг заорал Арзамасцев. — Я ведь ехал с тобой, считая, что хоть на полчаса раньше, чем те, у самолета, увижу своих, увижу армию, смогу убедиться, что я наконец вырвался из того кошмара, в который ты завел меня после побега с эшелона!
— Тогда в чем дело? Все это ты уже видел: своих, армию… — совершенно невозмутимо заметил Беркут. — А главное, побег наш удался. Отличный был побег, чего зря грешить? Как и весь «польский рейд».
— Да хватит тебе: «побег удался»! При такой «удаче» лучше уж было оставаться за колючей проволокой и дожидаться, если не своих, то хотя бы американцев.
— Бо-жественная мысль.
— Как я ждал этого перелета! Как боялся, что не возьмешь меня. Что не разрешат. В последнюю минуту не разрешат, скажут: пошел ты со своим ефрейтором… и потом, там, в поле, когда нас подбили… Если бы ты знал, как я боялся быть убитым. Или хотя бы раненым. Никогда в жизни не боялся так люто смерти или ранения, как тогда.
— Исповедываться, ефрейтор, будем после войны, — пробовал урезонить его Андрей, все еще сидя с закрытыми глазами. — Береги свои воспоминания и страхи для внуков.
— Ну, ты, знаешь что?! Ты хоть бы раз по-человечески поговрил со мной. Как водится между людьми, по-человечески, хоть на пять минут забыв о своем чине-звании…
— Отвоюем, погоны снимем, тогда и поговорим.
— Да ты и тогда будешь каждое слово сквозь зубы цедить, потому что давно разучился говорить по-людски, а может, никогда и не умел.
Услышав это, Беркут вздрогнул, но сдержался. Он, конечно, мог бы вышвырнуть сейчас ефрейторишку из кабины, пусть бы остыл на снегу — поскольку никакого иного наказания придумать ему в этих условиях не способен. И, наверное, так и поступил бы, если бы эти оскорбительные слова сорвались у любого другого человека.
Но сержант Крамарчук и медсестра Кристич, — последние бойцы гарнизона, с которыми ему удалось вырваться из замурованного немцами дота, погибли. Поручик Мазовецкий ушел в Польшу. Многие бойцы группы, с которой он начинал партизанскую борьбу тогда, в конце лета сорок первого, тоже погибли в боях, замучены в камерах гестапо или томятся в концлагерях. Вот и получилось, что Арзамасцев оказался теперь единственным человеком, с которым Беркут сражался за линией фронта. А это уже своеобразное братство.
Конечно же ему очень хотелось спасти Кирилла. Но кто знает способ спасти, сохранить солдата на войне, где каждый день гибнут тысячи таких же солдат?
— Сейчас ты думаешь только о себе — стукнул тем временем Кирилл кулаком по рулю. — Продержусь, выслужусь, докажу! Глядишь, медальку дадут. А то и орден. Но это твое дело. А что касается меня…
— Генерал обещал мне за эту операцию Звезду Героя, — невозмитимо посвятил его Беркут.
— Ах вот оно что?! Тогда, конечно, наплевать тебе на судьбу какого-то ефрейторишки.
— Если действительно наградят, — распилю и половину золотой звезды отдам тебе, — вальяжно произнес Беркут, откинувшись на спинку сиденья.
— Ну да, ты можешь позволить себе даже такие шуточки.
— Я очень редко шучу, ефрейтор Арзамасцев, — жестко парировал капитан. — Особенно когда мне хамят. И вы напрасно считаете, что у меня железные нервы. Я сейчас же могу вывести вас, поставить лицом к борту и самому себе скомандовать «Пли!». Но прежде, чем сделаю это, скажу вам вот что: знаете, что меня больше всего терзало, когда я находился в этом своем месячном плену? Конечно, и выжить хотелось, и было страшно умирать от голода. И расстреливали меня, да все как-то неудачно…
— Расстреливали его «неудачно»! — иронично ухмыльнулся Арзамасцев.
— Но больше всего я терзался от сознания, что другие парни воюют, а я вынужден сидеть в лагере под охраной вонючих тыловиков и дрожать, ожидая, чем вся эта история кончится. И как я завидовал тем, в чьих руках было оружие. Как я им завидовал! Даже самому необученному солдатику, с непристрелянной трехлинейкой и вечно размотанными обмотками — завидовал. Потому что у него все же есть эта самая трехлинейка, и через час-другой его поднимут в атаку. А я вот броситься в атаку уже не смогу. Бросаться же на лагерную колючую проволоку — презренное самоубийство, способ спасти самого себя от страха. А тут — смотрите сколько врагов! На каждом шагу. Их тьма, этих врагов, и вы сражаетесь вместе со всеми. На своей земле. Так чего, какого дьявола вам еще нужно?
— Говоришь ты красиво. Но больше всех славы в этой войне мне не нужно.
— Не волнуйтесь: нам с тобой ее и не достанется, — устало вздохнул Беркут, вновь переходя на «ты». — Вот пулю какого-то накачавшегося шнапсом Ганса — это в любое время, хоть сейчас. Кстати, вон они.
— Точно, — вмиг забыл о своих обидах Арзамасцев. — Одна, две, кажется, три машины…
— Ну и божественно. А ты спрашиваешь, зачем мы здесь, — как-то сразу оживился капитан. Ожидание, припудренное исповедью Арзамасцева, уже начинало угнетать его. — Только затем, чтобы истреблять врагов наших, вот мы зачем! А врагов, как видишь, несчитанно.
Андрей вышел из машины и перебежал к пулеметчикам. Отстранив бойца и, поудобнее устроив пулемет на перемычке между валунами, он стал поджидать, когда машины приблизятся к повороту.
— Следи, чтобы не обошли с тыла, — напомнил тому бойцу, что выглядел помоложе. — Отойди за дорогу. А ты, солдат, приготовь запасную ленту. Знаешь, как это делать?
— Канешна знаю — да! — развел руками боец. — Ишо как знаю! Сам пулеметчиком был — да. Только нэ такой пулемет. — Он говорил с заметным кавказским акцентом, и Беркут с удивлением отметил, что не помнит этого красноармейца. Как оказалось, он пока еще вообще плохо знает их, бойцов своего гарнизона, — разбросанных по плато, по постам и дозорам.
— Как только приблизятся — поддержи огнем из автомата. И ни в коем случае не паниковать.
— Зачем паниковать? Паниковать нэ надо, — рассудительно согласился боец. — Умирать можно, паниковать нэльзя, — да.
«Философ!», — ухмыльнулся про себя капитан, не сводя глаз с дороги.
33
Вот машины медленно подошли к повороту и остановились. Там, конечно, безопаснее, чем спускаться в долину, на разбитую дорогу.
Свет фар, осветивших борта машины, и длинная пулеметная очередь зародились почти в одно и то же мгновение. Прицелившись по кромке борта первой машины, Беркут так и провел ее до конца колонны, затем вернулся назад и только потом опустил ствол чуть пониже, встречая огнем тех, кто успел соскочить на землю.
Он понимал, что успех налета зависит сейчас от этих нескольких очередей, от первых секунд боя, от того, скольких солдат сумеет истребить, прежде чем они рассредоточатся и опомнятся.
Однако опомнились немцы довольно быстро и сразу же весь огонь перенесли на машину… И били по ней, пока не погасли фары, пока, изрешеченная, она не загорелась.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
