чтобы ставить условия, — ухмыльнулся собеседник, — но не буду. Потому что хотел бы считать, что с этого момента начнётся твой долгий путь к созреванию. Поэтому слушаю.
— Я не оставлю свою семью, — сказал я.
— Об этом и речи не было, — кивнул «шеф», — твой сын ведь тоже несёт частицу твоего зерна. Потому что был зачат уже после его формирования. Не факт, что она сформируется в полноценное новое зерно — но потенциал у него есть. И с ним надо обращаться осторожно.
— Моя семья… они тоже будут бессмертны? — спросил я.
— Защищать их — это твоя забота, — ответил «шеф», — на остальное, увы, не рассчитывай. Ты главное помни: ты не бессмертен навсегда, твоя задача измениться. Если ты забудешь, для чего всё это — зерно погибнет. А вместе с ним пропадут и способности.
— Я хочу взять с собой друга, — добавил я, — если он решит последовать за мной.
— Ивана? — удивился «шеф», — не думал, что вы настолько сблизились.
— Я не привык подводить тех, кто мне доверился.
— Да-да, и это мне даёт определённую надежду. Что ж. Я не против. Но моё встречное условие, — он убрал ногу с колена и наклонился ко мне, опираясь локтями на стол, — ты ему перескажешь наш разговор. Суть. Чтобы он принял осознанное решение.
— Это я могу обещать, — кивнул я в ответ.
— Каким образом ты организуешь наше… перемещение? — спросил я.
«Шеф» встал, подошёл к своему столу, выдвинул ящик, и достал из него блестящий брусок, длинной сантиметров десять и толщиной сантиметра полтора.
— Когда будете готовы, положите его перед вами, вот так, — он поставил брусок на ребро, так что он стал похож на модель небоскрёба, — этого будет достаточно. Да, дело пойдёт значительно легче, если вы сделаете это возле какого-нибудь заброшенного объекта. Подойдёт любой.
— Это… странно, — сказал я, протянув руку, чтобы взять брусок. Он оказался тёплым и довольно увесистым.
— Потом поймешь, — сказал «шеф», — когда на месте освоишься.
— Как скажешь, — я пожал плечами и спрятал брусок в карман.
27
Иван выслушал мой рассказ с каменным лицом, не задавая вопросов.
— И ты полностью поверил этой… этому?.. — спросил он, когда я закончил рассказ.
— Поверил, — кивнул я, — он говорил правду.
— Что ж. Пожалуй, я готов с этим согласиться, — ответил Иван, — только, думаю, про рай будущего, если он и говорил правду — то не всю правду.
— Скорее всего. Только я всё равно был готов остаться.
Иван оглянулся по сторонам; мы сидели в кафешке на Кузнецком мосту, за ЦУМом. Вокруг было много народа.
— Интересно, они уже… того? — вдруг спросил он.
— Что того? — поначалу не понял я.
— Ну, перешли к другому барину, — ответил Иван.
— Это немного не так работает, — я покачал головой, — ни одному барину такая власть не снилась. Но, думаю, да. В этом городе, скорее всего, все уже «того».
— Почему это не действует на меня? Он меня сознательно отпустил?
— Во-первых, почему ты уверен, что не действует? — спросил я, улыбнувшись, и наслаждаясь недоумением на лице Ивана, — а во-вторых — даже если действует, это не помешает тебе пойти со мной. Это не так работает, говорю же.
— То есть он мог бы тебе сказать, что ты можешь забрать меня с собой, но на самом деле сделать так, чтобы я на это ни за что не согласился, и думал бы, что это моё решение? — спросил Иван.
— Думаю, да, — кивнул я, — при желании он мог бы так поступить.
— А если наоборот? — спросил Иван, — чтобы, так сказать, договориться с тобой?
— Вот теперь я точно не сомневаюсь, что эти метания — чисто твои, — я осклабился.
— Да ну тебя! — Иван махнул рукой, — ты сам бы что думал на моём месте?
— На твоём месте я бы очень крепко думал, — ответил я, — но, в конце концов, наверно, пошёл бы.
— Что ж, — Иван кивнул, — ты прав. Я пойду.
Как-то так само собой получилось, что в метро мы не стали заходить, хотя до Белорусского была пара остановок. Вместо этого мы пешком дошли до Тверской, и направились дальше, в сторону Пушкинской.
По дороге я остановился возле окошечка на вынос одной из многочисленных кафешек и взял себе капучино. Ваня решил ограничиться минералкой.
Погода стояла отличная: яркое послеполуденное солнце, но не жара — а приятное тепло, которое пока только намекает на скорую осень. Люди всё ещё одеты по-июльски: лёгкие платья, шорты, майки. Всё ещё улыбаются солнцу и берут мороженое в многочисленных лотках, которые можно встретить повсюду. Дети капризничают. Жёны заглядываются на витрины дорогих брендов, обсуждая последнюю Шанхайскую моду…
Ещё совсем недавно я наслаждался всем этим. Тогда, когда вернулся из ада, и думал, что вот-вот смогу наладить нормальную, человеческую жизнь. Что смогу прожить её достойно. Вырастить детей. И снова отойти в другой мир с полным осознанием выполненного долга.
— Некоторые вещи хотелось бы забыть, правда? — сказал Ваня, глядя вслед девушке, которая только что ему улыбнулась.
— Помнишь, что солдаты попадали на ту сторону, не имея памяти? — сказал я, — но при этом чувствовали, что когда-то были другими. Разве это не кошмар?
Иван вздохнул.
— Ты прав. Наверное. Но всё равно как-то не хорошо. Хочется окуклиться и заползти в какую-нибудь нору, и чтобы ни одна собака…
Прямо перед нами открылась дверь, и на тротуар буквально вывалилась молодая пара, явно навеселе.
— Простите, господа, — осклабился парень с цветными волосами и проколотым носом, отдавая притворное воинское приветствие, — н-не заметили, — он икнул.
Из помещения вырвался воздух, полный взвеси разрешённых испарителей. А, может, и не совсем разрешённых.
Я поднял голову и прочитал название заведения: «90-е». А, вот оно что. Мне не нравилось это модное среди молодёжи поветрие — романтизировать время беспредела и развязности. Но потом один мой источник, университетский профессор, провёл параллель между нашими девяностыми и периодом Дикого Запада в тогда ещё США.В благополучные шестидесятые годы прошлого века это время тоже романтизировалось — но жажда приключений в романтическом антураже не отменяла глубинный страх по-настоящему оказаться в оригинале. Напротив, помогала сохранению генетической памяти, когда живые носители реальных воспоминаний уходили.
— Давай зайдём, — предложил я, неожиданно для себя самого.
Ваня посмотрел на меня в обалдении. Но потом улыбнулся и кивнул.
— Давай. Почему нет?
Внутри было откровенно душно. От запаха химикатов начало подташнивать. Но я упорно добрался до
