И вновь мы пятились под все более усиливающимся напором врага, уступив гулямам подъем у пролома, обороняемого до того Ерусланом. Нас было все еще слишком мало, чтобы, сцепив щиты, одновременным рывком оттолкнуть от себя первый ряд, добить упавших и начать теснить ворога, увы… Да все чаще падали русичи, пропустив стремительно рубящие сверху сабли или уколы палашей…
Я и сам, не иначе как от усталости, пропустил два скользящих удара по голове; вовремя одетый шлем меня спас, но вернулась отпустившая было боль, забухало в висках, зашумело… А потом очередной противник попытался вдруг уколоть в лицо, и я едва успел подбить кромкой щита вверх вражеский клинок! И все равно острие сабли скользнуло по лбу и виску, заставив вскрикнуть от резкой боли… И не иначе как от нее же я взбодрился и со звериным рычанием, самим по себе зародившимся в груди, стремительно шагнул вперед да от души врезал коленом, буквально всадив его в пах врага! Тот с глухим стоном скрючился; не видя противника из-за заливающей левый глаз крови, я ударил палашом сверху вниз и тут же сзади раздалось:
– Давай назад, подменю!
Воспользовавшись кратчайшей паузой в атаках противников, я отступил вправо, едва ли не вжимаясь в парапет городни и уступая место своему нечаянному спасителю. И каково же было мое удивление, когда оказалось, что раздавшийся за спиной смутно знакомый голос принадлежит Еруслану! Удивил меня гридень, удивил, ничего не скажешь… Я от него на полном серьезе удара в спину ожидал, а он выручает, сознательно выручает…
Наш отряд истончился до одной шеренги, готовой вот-вот прорваться, когда мы наконец докатились до третьей секции, где объединились с отрядом дружинников, на удивление многочисленным – практически в два десятка. Подкрепления хватило, чтобы построиться уже в три ряда, и тогда я наконец сумел воскликнуть:
– Шаг вперед! Шаг вперед!!!
Гриди меня услышали и послушно шагнули, изо всех сил толкая щитами в спины стоящих впереди соратников! А первая шеренга и вовсе ударила ими, вкладывая в толчок вес тела и инерцию движения всей группы… Но, увы, число столпившихся в городне гулямов столь велико, что мы лишь потеснили их первый ряд – поганые потеряли равновесие, но их придержали напирающие сзади соратники… На мгновение отвлекшись, я успел увидеть, что с внутреннего тына по ворогу стреляют пронские ратники, поражая ворога срезнями сквозь открытую галерею городни, развернутую к периболу. Но и татарские лучники вполне успешно отвечают вынужденным прятаться за щитами русичам, используя преимущество в высоте внешней стены… Эх, не думал я, что ворог начнет занимать именно ее и что моя задумка обернется очередным бедствием для защитников града…
И именно в тот миг, когда рот от нахлынувшего на меня отчаяния наполнился горечью, из-за спины раздался гулкий рев Микулы:
– На колено садись! На колено!!!
После повторного окрика я послушно присел, и тут же сзади раздались хлопки самострелов! Хруст прошиваемой болтами плоти и дерева, короткие крики, глухие стоны – весь первый ряд поганых истреблен! На близкой дистанции арбалеты взяли и щиты, и привычные тюркам кольчуги…
– Не вставать!!!
Очередной бешеный окрик северянина, заставивший присесть самых ретивых, готовых уже вскочить, – и в атакующих нас ворогов дружно ударили стрелы! Да густо ударили, не менее двух десятков! Выходит, Микула привел солидное подкрепление!
– Бей!!!
Это кричит Еруслан, и на его крик реагирует весь отряд. Быстро распрямившись, мы вновь принимаем на щиты удары вражеских сабель и сами рубим в ответ – точнее, первый ряд рубит. Я, например, просто держу клинок плашмя над гридем, закрывая его от рубящих сверху ударов, да изредка пытаюсь уколоть через его голову… Счет времени в схватке теряется, и когда сзади в очередной раз раздается рев Микулы, мне кажется, что прошел всего один миг! Миг, растянувшийся едва ли не на целую вечность…
– На колено!!!
Мы вновь стремительно садимся, и вновь сзади раздаются арбалетные хлопки, и вновь падают вороги, пробитые болтами! А следом летят стрелы, пущенные тугими составными луками, что тут же находят новые жертвы… В схватке назревает перелом, я успеваю даже обрадоваться этому, когда вдруг замечаю, что по периболу пока еще тонкой струйкой побежали поганые! И на участке, где нас потеснили, защитники внутреннего тына не могут их даже обстрелять…
Но как татары сумели прорваться?!
Глава 18
Кюган Годжур, расположившись на пригорке, ранее занимаемом шатром чингизида Кадана, неотрывно смотрел на своих нукеров, ведущих бой за крепость орусутов. Его желтые, похожие на тигриные глаза были бесстрастны, но никто из окружающих его не мог себе даже представить, какая буря бушевала в душе кюгана, каких сил ему стоило не явить свое отчаяние, когда загорелся один из двух уцелевших пороков…
Все в этом походе в землю орусутов шло наперекосяк – еще прежде, чем они вступили в земли нойона, владеющего градом Арпан. Нойон орусутов Арпана отправил послом к Бату-хана своего сына, и тот передал, что отец его готов платить дань и признает себя подданным великих монголов! А нойон, владеющий градом Улайтимуром, сильнейший в землях орусутов, назвал себя верным союзником ларкашкаки.
Но Бату-хан сам все испортил, вызвав гнев верховного бога Тенгри убийством посла! Внук пошел против Ясы Чингисхана – и сама земля орусутов обратилась против монголов и покоренных! Так, по крайней мере, говорили друг другу нукеры в стылые, холодные ночевки у костров, дающих столь мало тепла… Трескучие морозы, от которых замертво падают на лету птицы, непроходимые – стоит только отойти в сторону со льда реки! – сугробы… И летящие из лесных чащоб стрелы, безжалостно разящие что кипчаков и мордуканов, что монголов и даже чингизидов! Мертвые, брошенные людьми поселения вдоль реки, где не нашлось ни горсти зерна испечь даже малую лепешку, ни паршивой овцы, что мужи могли бы сварить в своих котлах… Тумены шли слишком медленно, все время натыкаясь на засады орусутов, где последние бились безжалостно и умело, за одного своего убитого забирая жизни трех нукеров. А искать бежавших в леса жителей – хотя где вообще можно укрыться в заснеженных морозных чащах?! – было слишком долго и трудно. В первые дни мордуканы еще пытались, но, натолкнувшись на непроходимые засеки, отступили, не имея приказа остаться и пробиться сквозь них…
Бату-хан гнал орду вперед, надеясь как можно скорее нагнать войско нойона Юрия и захватить Арпан. Бурундай, будучи в здравии, как-то обмолвился, что ларкашкаки и сына-посла его убил для того, чтобы вынудить отца принять бой на границе, развеять в прах его рать и уже после с легкостью разорить беззащитные земли нойона… Но ничего не вышло. Видно, отца не проняло даже убийство сына – он сумел сохранить холодную голову, отведя рать свою да замедлив продвижение орды на реке. И страшнее всего было то, что назвавший себя союзником Бату-хана нойон Улайтимура мог и предать монголов, узнав о вероломном убийстве посла!
С каждым днем все ощутимее сказывалась нехватка продовольствия. Нет, за обозами гнали многочисленные отары овец, на корм им было запасено сено из сочной степной травы, да и нукеры долго еще могли вкушать мясо, добытое на большой загонной охоте – они успели провести ее незадолго до первого снега. Но зная о расположении поселений орусутов вдоль берегов рек, ларкашкаки был уверен, что нукеры его сумеют добыть в них и свежее мясо, и овес для лошадей, и запас сена. Не добыли… Люди или успели бежать на север вместе с ратью нойона орусутов, или спрятались в лесах, или… Или местные боги укрыли их от взоров монголов! Еды становилось все меньше, и понимая, что нельзя осаждать малые крепости всеми туменами, Бату-хан принялся делить орду, оставляя сильные отряды для скорого и легкого штурма.
