Васька, есть чем кормиться, видал! — Лаптев потряс в руке мешочек с золотом. — Видал, добыча какова!
Участок Осиповых друзья покинули и направили лошадей подальше от места, где стали авторами свершившегося злодейства. Впервые в жизни хладнокровно убили себе подобных. Это были жертвы невинные, волочившие своё существование, как и большинство селян, своим тяжким трудом, не имевшие лёгких средств. Бедность и нужда были всегда для них спутниками жизни, но всё же и при таких обстоятельствах у них витала надежда на устройство лучшего бытия, стремились скопить денег на промывке золота, на добыче пушнины. И кто знает, может, и накопили бы деньжат, и они обрели бы маломальское счастье, вернувшись к семье с достатком в свою деревушку, затерявшуюся где-то в Орловской губернии.
Но мысли Лаптева и Никитина были заняты не этим, их не донимала совесть и не интересовала жизнь убиенных, их души грела в жилах выпитая водка и мешочек с золотом. Последнее особо отдавалось в сознании от привалившего богатства, пускай невеликого, но немалого и дармового. Два фунта — это деньги большие, в уме прикидывали, если сдать заезжим торговым купцам по три — три с половиной рубля за золотник, а повезёт, и по четыре рубля, так около четырёхсот рублей на каждого выйдет, без учёта, что сами от промывки похитили. А с похищенным золотом и того больше — кидай ещё на каждого по двести пятьдесят рублей. Живи, не напрягайся и радуйся!
Подыскав подходящее место для заготовки дров, друзья взялись за валку сухостоя. Пилы звенели, стучали топорами, отбивая сучья. Работали с удвоенной силой, подгоняло доставшееся разбоем золото и поджимало время — следовало положить начало не только укладки лесин в штабель, но и напилить дров для прииска. В глазах начальства должно было выглядеть так: трудились в поте лица — и сухостоя навалили, и дрова привезли, что не вызовет сомнений в не бездельном времяпровождении.
Глава 24
Два отряда, возглавляемые Севастьяном Перваковым и Зиновием Окуловым, наконец-то достигли цели — впереди показались те знакомые берега речки Хомолхо, мимо которых приходилось не раз проходить, беря и промывая пробы пород.
Уставшие, но довольные окончанием пути, остановились у ответвления русла на два потока, между которыми образовался небольшой островок. Против этого островка на возвышенности и было определено статским советником Кузьмой Гавриловичем Рачковским расположение будущего посёлка прииска Вознесенского, коим он стал хозяином.
Окулов дал команду своим людям спешиться и разгрузить животных, заняться обустройством и приготовлением пищи, а отдохнув, последовать до стоянки тунгусов, у которых следовало взять шкуры оленей.
Севастьян же не стал дожидаться Окулова и со своими людьми последовал далее, необходимо было покрыть ещё около семи вёрст до оговоренного с купцом Трубниковым места устройства будущего старательского поселения прииска Спасского. Старосте же Арсению Комякину надлежало следовать далее с Перваковым до Кадали-Макита, где его заждались сородичи.
Спустя полтора часа и отряд Севастьяна добрался до будущего стана. Солнце подходило к зениту, оно слегка по-осеннему ласкало лучами лица людей. Было безветренно, яркие краски этого времени года, размазанные по окружающей растительности, говорили сами за себя — осень вступила в свои законные права и уже ни дня не уступит лету, она будет наслаждаться своими прелестями в ожидании таёжной подруги — зимы.
Дабы не терять время, Севастьян решил, не откладывая, проехать с Комякиным до его стойбища сразу. Распорядившись разобраться с грузом и животными, надрать берёзовой коры, нарубить в достатке длинных жердей для возведения каркасов чумов и натаскать сушняка, он оставил за старшего Дмитрия Сохина. Сам же взял с собой Павла Сушкова и пару лошадей, и направились за обещанными старостой оленьими шкурами, весьма потребными для устройства жилья. Кони нужны были для перевозки тюков со шкурами. Половина светового дня впереди, и ночь наступит, и кто знает, какова она будет, а потому следовало торопиться поставить два жилых вместительных чума и один большой добротный шалаш для имущества отряда, а уж потом определиться с делами и приступить к их осуществлению.
Тунгусы встретили старосту с восторгом — дождались! Комякин объяснил, зачем с ним прибыли два человека, и пятеро тунгусов занялись собирать и складывать в тюки оленьи шкуры. А как четыре пары тюков были готовы, их взвалили на лошадей и обвязали ремнями. Севастьян расплатился за товар, при этом не забыл наказ Трубникова об отчётности за каждый потраченный рубль. Тут же взял листок бумаги и написал, кому за что и сколько уплачено, и попросил старосту расписаться. Староста поставил подпись, и Севастьян аккуратно сложил документ и положил его в свою сумку.
Комякин и тунгусы приглашали попить чаю, но Перваков и Сушков, поблагодарив за гостеприимство, отказались, сославшись, что их ждут мужики на стоянке, следовало успеть до наступления темноты соорудить жилые чумы и хозяйственную вежу.
Но прежде чем проститься, староста подвёл на поводке серой масти кобеля и пятнистую чёрную с белым цветом суку.
— Держи, Севастьян, это подарок, как вы без собак в тайге, плохо без них, у нас собак хватает, а мы снимемся скоро, куда
куда их борзых, вона пять штук хвосты задирают, да на новом стойбище шесть или семь — свора целая. Насчёт их кормёжки особливо не беспокойся, эти сами себе добудут, не балованные, живность с завидной сноровкой достают, что зайца, что иную какую тварь лесную, конечно, и от харчей не откажутся.
— На какие клички отзываются?
— Кобель — Хазар, сука — Айта.
— Спасибо, Арсений. Как перекочуете до своих, так передай от меня привет Хоньикану и его молодой жене, да не забудь.
— Не забуду. Давайте оставайтесь… — махнул рукой Комякин.
Два больших конусных жилища и солидный шалаш были готовы к полуночи. При свете костра заканчивали некоторые мелочи — закрепляли полог и прикладывали дополнительные жерди поверх бересты и шкур, на случай от задирания их ветром. А когда от очагов дым потянулся к дымоходам чумов и поплыл над верхушками этих нехитрых таёжных зимовий, все с облегчением вздохнули, принялись стелить лежаки. На землю уложили слой веток, поверх оленьи шкуры, очаг поддерживал уют. После чего все накинулись за долгожданный горячий ужин, а насытившись, большинство предались глубокому сну.
Прежде чем войти в чум, Севастьян подошёл к собакам. Как вернулись от стойбища тунгусов, он их привязал на длинной привязи к ближайшему к юрте дереву. Лишённые свободы, псины вели себя беспокойно, однако, поглядывая на занятость людей, которые не обращали на них внимания, постепенно успокоились.
Севастьян поднёс им еды, оставшейся от ужина, она ими тут же с жадностью была съедена. Собаки смотрели на нового хозяина и
