подругой историей своей «безграничной любви». Новое чувство захватило Маргариту с головой, её избранник был красив, весел и умён, но имел жену и ребёнка. Поэтому вместе любящие не могли быть.
— На что ты рассчитывала, когда с женатым стала в отношения входить? — удивилась Инна.
— Какая там жена! Он две недели у нас со сломанной ногой лежал, так она ни разу не приехала. Только мать его навещала.
— Может быть, жена с ребёнком сидела. Да мало ли что! И опять себе головную боль в больнице нашла. Тебе Кремнёва мало было?
— При чем здесь Кремнёв? Это совсем другое. Артём ответственный, честный.
— Рит, ты себя слышишь? Честный, при этом, от жены гуляющий. Тем более, там ребёнок маленький.
— Инна, ты не понимаешь: я его очень люблю, я всегда о нём думаю. В поезде к тебе ехала, представляла, как мы вместе в окно смотрим. По Даниловску твоему шла, мечтала, что Артём рядом идёт.
— Рита, «всё проходит, и это тоже пройдёт», поверь, я знаю. Вот, когда с Митей рассталась, я как в бреду была, что бы ни делала, о нём думала. А сейчас вот живу спокойно. Девочку свою жду, — Инна погладила живот.
— А Шишкин знает, что ребёнок не его?
— Рит, ты чего? Я же при нём на раннем сроке в обмороки падала, и ты сама ему рассказывала про мою беременность.
— Ой, правда. А я и забыла, — Рита безмятежно улыбнулась. — А ты реально мажора своего не вспоминаешь? А как по нему убивалась!
— Реально не вспоминаю, — Инна сказала это как можно увереннее, не хотелось говорить, что, как ни старалась, постоянно вспомнила Митю и гордилась собой, если не думала о нём хотя бы день.
— А он искал тебя, — заговорщически прошептала Рита.
— Кто искал? Где?
— Мажор твой. В больницу ещё летом приезжал, или уже осенью? Ты только уезжать собиралась, а может, уехала уже. В общем, тепло ещё было, он в рубашке с коротким рукавом был. Меня в отделении нашёл и телефон твой спрашивал. Но ты просила никому не давать, я и не дала.
— В трикотажной рубашке? В бежевой? — зачем-то спросила Инна.
— Не помню уже, — Рита пожала плечами. — недовольный какой-то был. Видно, твоя сестрица его опять бортанула, вот он к тебе плакаться побежал. Ты же для него «спасатель-выручатель». Всегда была готова жертвовать своими делами и интересами ради него. Я тогда хотела тебе сразу позвонить, но чего-то закрутилась, а потом подумала: захочет, сам тебя найдёт.
Инна слушала подругу и чувствовала, как краснеет. Разумеется, Рита права: у Мити начались конфликты с Алиной, и он вспомнил о «жилетке для слёз». Так бывало ни раз. Но в где-то в глубине души зародилась надежда — Митя соскучился по своему «пингвинёнку», он искал Инну, потому что её ему никто не смог заменить, даже Алина.
— Пойдём спать, поздно уже, — Инна боялась выдать волнение.
В комнате они обнаружили спящего на полу Мишкина.
— Дима, вставай! Ты чего придумал! Ложись на кровать, — расталкивала мужа Инна.
— Инночка, мне здесь удобно. Я одеяло себе подстелил, и заснул сразу. Ложись, родная, спи, как тебе комфортнее.
Рита наблюдала эту сцену и неожиданно заявила:
— Правильно ты, Инка, сделала, что в Даниловск за Дмитрием Игоревичем поехала.
А вот Инна так не думала. Она лежала, слушала посапывание спящих, но сама не могла уснуть. Думала над словами Риты «ты всегда была готова жертвовать своими делами и интересами ради него». Не стала Инна объяснять подруге: любовь захватывает так, что ты начинаешь любить другого человека больше себя и ничем не жертвуешь, а наслаждаешься возможностью быть рядом, слышать голос, просто видеть его, ведь любовь — это когда любишь в человеке всё. Ну, почему Рита ей не позвонила, когда Митя пришёл спрашивать Иннин номер? То со всякой ерундой названивает, а тут не стала. Мите было плохо, он страдал, хотел поделиться своей бедой с Инной, а может даже хотел вернуть пингвинёнка, а она ничего не знала. Надо поехать в Москву, к Мите, понять, что с ним, какая помощь ему нужна. Нельзя же бесконечно заставлять себя не думать о нём, днём умиляться заботе мужа, а по ночам во сне видеть Митю, вместе с ним ждать рождения их дочери, выбирать имя, строить совместные планы. Решено: завтра вместе с Ритой едет в Москву. Наверное, завтра не получится — надо до декрета неделю доработать, значит, поедет в следующее воскресенье. От этого вывода стало легко на душе, сон стал овладевать, и тут Инна увидела маму. Странно, всегда весёлая, девушка с фотографии хмурилась:
— Дочь, ты что придумала? Забыла, что теперь не о себе, а о малышке думать должна. Хочешь на фоне стресса в поезде недоношенную родить?
— Мамочка, но ведь всегда беременные как-то ездили, даже в самолётах летали.
— И в поле рожали, — подхватила мама, — только вспомни, какой был процент смертности и младенцев, и рожениц. Тебе эмоций не хватает? Тебе надо чтобы у ребёнка невротические патологии формировались?
— Мама, ты же не медик, откуда ты это всё знаешь?
— Я твоя мама, — наконец улыбнулась круглолицая девушка, мгновенно превратившись в жизнерадостную хохотушку с фотографии.
Глава 22
Жизнь Инны шла обычным порядком. Она часами гуляла, соблюдала режим, правильно питалась и в феврале родила здоровую, спокойную девочку. Счастливый отец заботливо укладывал новорождённую в коляску и гулял по берегу речки Даниловки, пока мать отдыхала от забот о ребёнке. Хотя забот было относительно немного. Малышка улыбалась беззубым ротиком, хорошо ела, почти не плакала, по ночам давала родителям выспаться — словом, образцовый младенец в образцовой семье. Девочку назвали Машенькой, Инна хотела назвать дочь иначе, но Мишкин предложил, и она не стала ему возражать — она вообще старалась не возражать мужу, во-первых, она уважала его мнение, а во-вторых, чувствовала свою вину, что не может его полюбить. Она понимала, что Дима очень хороший человек, но, как говорила баба Галя, не по хорошему мил, а по милу хорош. Инна, возвращаясь после прогулки с Машенькой, видела свет в окне квартиры и с теплотой думала, что муж уже дома, ждёт их, наверняка, по дороге зашел в магазин, купил всё необходимое, «Какой же Дима хороший! Как мне повезло!». Но зайдя в квартиру, замечала его маленькие ботинки, аккуратно поставленные под вешалкой, и чувствовала, что в ней растёт раздражение. Она не могла объяснить причину этого чувства, но и справиться с ним не могла. «Дима хороший! Как мне повезло!» — повторяла ежечасно, как мантру, но, даже твёрдо
