– Что тебе надо? – спросил Загорский. – Зачем ты шел за мной?
Человек сказал что-то по-тибетски. Загорский не понял, но узнал голос – перед ним стоял Ринпун Джигме.
– Я не понимаю по-тибетски, – сказал Нестор Васильевич и отпустил незадачливого мужа Даримы.
Джигме заговорил по-английски, с огромным трудом подбирая слова.
– Я, – сказал он, тыча себя в нос. Потом добавил, тыча уже в Загорского. – Ты.
И замолчал, видимо, исчерпав весь запас английских слов.
– Ты знаешь китайский? – спросил его Загорский по-китайски.
Тот обрадовался, подскочил на месте, заговорил быстро, путанно.
– Да, да! Знаю! Знаю китайский! Могу говорить. Я, – сказал он, снова тыча в себя пальцем, – я хочу вас спасти. Другие мужья не любят вас. Они хотят вас отравить.
– Отравить? – удивился Загорский. – За что?
– Вы слишком много отнимаете внимания Даримы. Она все время только с вами. Ни на кого больше не смотрит, подарков никому не дарит. Они боятся, что она их выгонит. Хотят вас отравить.
Загорский задумался: перспектива вырисовывалась крайне неприятная.
– Почему же ты хочешь меня спасти? Ведь моя смерть тоже тебе выгодна.
– Вы спасли меня – я спасу вас, – отвечал Ринпун Джигме решительно.
Если бы сейчас в этот темный уголок заглянула хозяйка замка, она была бы не на шутку удивлена – два ее мужа, тибетец и русский, что-то энергично обсуждали на китайском языке. Но Дарима в этот миг была совсем в другом месте, и сговор состоялся. Оставалось только привести нехитрый план в исполнение.
На следующую же ночь в замке поднялся переполох. Слышны были крики: «Китайцы! На нас напали китайцы!» Слуги, мужья, охрана и все почти насельники замка ринулись на шум. Охранники Ганцзалина и брата Цзяньяна не выдержали, бросили свой пост и тоже последовали за остальными.
Спустя мгновение в темном коридоре появились две трудноразличимые фигуры. Одна из них решительным шагом подошла к двери и отодвинула засов. Из импровизированной темницы вынырнули Ганцзалин с братом Цзяньяном. Не говоря ни слова, они устремились за Загорским и второй фигурой, которой оказался Ринпун Джигме.
Спустя несколько минут все четверо стояли за воротами замка. Ринпун Джигме отвязывал трех коней – двух повыше, серых, и одного совсем низенького, белого. Тибетец сунул в руки Загорскому кожаный мешок.
– Здесь припасы на первое время, – сказал он, взволнованно блестя глазами. – Скачите прямо до ближайшего монастыря, там вы сможете укрыться.
– Монахи не выдадут нас княжне? – спросил Нестор Васильевич.
– Нет, они недолюбливают Дариму за ее игры с черными колдунами.
– А как же вы? Если хозяйка узнает, что это вы нас освободили, она будет в гневе.
Тибетец печально улыбнулся. Ничего, он ее муж и знает, как утишить ее гнев. Если его не убили в тот раз, теперь и подавно не тронут.
– И, кроме того, она знает, что все это я делаю из любви к ней…
Загорский крепко пожал ему руку.
– Будьте осторожны, мой друг. Да почиет на вас благословение Бхагава́на[43].
– Скорее, скорее, – заторопился Ринпун Джигме. – Похоже, они уже идут сюда.
Ганцзалин в один миг подхватил брата Цзяньяна и забросил его на белую лошадку вместе с посохом, вызвав гневное шипение карлика. Затем Загорский и его помощник тоже вскочили в седла и хлестнули лошадей. Сытые, сильные кони понесли их в ночную тьму. Спустя несколько секунд со стороны замка донеслись до них страшные крики.
– Мы уехали, не попрощавшись, – крикнул Нестор Васильевич своему помощнику. – Кажется, Дариме это не очень понравилось.
– Скоро узнаем, – крикнул в ответ Ганцзалин.
Несколько миль они неслись галопом, стремясь как можно дальше уехать от замка, и лишь потом перешли на рысь. Правда, рысь эта была не слишком быстрой – карлик с трудом удерживался на своем белом скакуне, его немилосердно трясло и бросало из стороны в сторону. Наконец он взмолился об отдыхе.
– Нет у нас времени отдыхать, – сухо отвечал Загорский, который все время оборачивался назад, вглядываясь во тьму и прислушиваясь к ночным звукам – не раздастся ли шум погони.
Цзяньян-гоче заспорил, говоря, что они уже достаточно удалились от замка, и теперь преследователи их просто не найдут. Они найдут их, едва только взойдет солнце, отвечал Нестор Васильевич, брат Цзяньян должен сам это понимать. Дарима знает, куда они ехали, а здесь сейчас всего две дороги – к Лхасе или назад. Скорее всего, владычица поняла, что назад они не поедут, и уже отправила за ними погоню. Преследователи, вероятно, вооружены и как только взойдет солнце, по беглецам откроют стрельбу – если только они не успеют ускакать на достаточно далекое расстояние, чтобы затеряться в горах. Ружья и пистолеты у них отобрали сразу, как взяли в плен, так что сопротивляться они не смогут, а их, напротив, могут перестрелять, как куропаток.
– Вот поэтому, – заключил Загорский, – мы и будем скакать, покуда не свалимся с седел. И если ты, брат Цзяньян, окончательно потеряешь силы, мы возьмем тебя на одну из своих лошадей.
Цзяньян-гоче сердито махнул рукой, что можно было понять так, что он готов скакать и дальше. Утомительная скачка возобновилась вновь. Единственное, что позволил себе Загорский – это иногда переходить на шаг, чтобы лошади не обессилили вконец.
Когда настало утро и встающее солнце обожгло белоснежные пики гор на горизонте, сделав их красными, они обнаружили себя в полном одиночестве посреди гигантской равнины. Впрочем, нет, они не были одни: на расстоянии в несколько километров следовала за ними кавалькада всадников.
– Так я и думал, – сказал Загорский мрачно. – Они выбрали верное направление и не отстали от нас за ночь.
– Что будем делать? – спросил Ганцзалин.
– Будем пытаться уйти, – отвечал Загорский. – Может быть, Дарима отдала своим воинам приказ взять нас живыми. Это наш единственный шанс.
И они снова пустили лошадей вскачь. То же самое сделали и их преследователи. Кажется, Загорский был прав, и воины Даримы не спешили применять оружие.
– Это ничего не значит, – заметил Нестор Васильевич. – Они могут играть с нами как кошка с мышкой. Похоже, лошади у них еще свежие, а мы своих даже не напоили.
Расстояние между беглецами и преследователями постепенно сокращалось – Цзяньян-гоче по-прежнему трясся ни шатко ни валко на своем белом коньке.
– Может, пересадить его на мою лошадь? – на скаку крикнул Ганцзалин.
Нестор Васильевич только головой покачал: у тебя не арабский скакун, а тибетская лошадка, скача галопом, двух всадников не вытянет.
