— Видел бы ты моих сына и дочь! Маленькие французы. Не ругаются, говорят без ошибок. Я ими очень горжусь.
А вот Реми не расстался с прежней жизнью.
— У меня сезонная работенка, — смеется он. — Как только появляются деньжата, отправляюсь путешествовать, покупаю тачку, спускаю всё и снова берусь за дело. У меня двое ребятишек от двух баб, но мы не общаемся. Я не образцовый гражданин, но мне это нравится.
Время от времени они собираются, празднуют дни рождения и Рождество. Я выпал из их жизни и чувствую себя дураком. Они были моими братьями по оружию. Моими братьями по крови. Они не держат на меня зла за то, что я ушел, раз всё бросили и поспешили на помощь. Чувства вины и благодарности смешиваются в моей душе воедино, но я не осмеливаюсь облечь их в слова. Мне хочется сказать, как я сожалею о нашей разлуке, попросить прощения, поблагодарить, но ни они, ни я не забудем, что не общались целых десять лет, и никакие извинения не залечат нанесенного дружбе урона.
Мы выпали из реальности. Люди шейха и английская полиция наверняка уже вышли на тропу войны, а мы вспоминаем прошлое, рассказываем друг другу о том, как живем, и радуемся, как дети, что снова сумели объединить силы и умения и выйти победителями из рискованной ситуации. Нас возбуждает эйфория момента, мы дали выход давно сдерживаемому возбуждению и стрессу. Мы снова стали шайкой молодых негодяев, вернувшихся с удачного ограбления и радующихся своей дружбе и близости.
Время словно бы остановилось во время этой простой трапезы. Прошлое и будущее встретились и слились.
Мы никогда не расставались.
Мой сын не погиб.
Жан
В этот час кабинеты пустовали. Эрик приложил бедж к электронному турникету и вошел в здание. Он страдал бессонницей и часто приходил на работу первым. Коллеги видели в этом проявление профессионализма. На самом деле так он боролся со своими страхами и тревогами. Он взял кофе в автомате, пошел по длинному коридору и вдруг заметил свет под дверью ньюс-рум и услышал, что кто-то работает на компьютере. Это была Клара.
— Привет, — бросил он.
Журналистка обернулась и улыбнулась ему:
— Здравствуй, Эрик, я слышала, что ты пришел.
— Что ты здесь делаешь так рано?
— Могу спросить тебя о том же.
— Я часто прихожу ни свет ни заря.
— Знаю. Возможно, потому и опередила тебя. — Она сопроводила эту странную фразу загадочным взглядом.
— Ты хотела со мной поговорить?
Эрик сел рядом с девушкой и глотнул кофе. Его голос все еще звучал сипло, понадобится несколько чашек горячего питья, чтобы расслабить голосовые связки.
— Да… в общем, нет, — смущенно пробормотала Клара.
— Какой-то непонятный вышел ответ, — усмехнулся Эрик.
Молодая женщина скорчила сконфуженную детскую гримаску.
— Думаешь, с тобой легко разговаривать? Ты такой неуловимый. Мне нужно сказать тебе кучу вещей. Сколько раз я хотела с тобой поговорить, но не средь бела дня, когда вокруг полно народу… Я просто не решалась.
— Хочешь, чтобы я взял у тебя интервью? Клара хихикнула, стараясь справиться со страхом:
— Нет, сама справлюсь… Я об этом наверняка пожалею, но мне плевать.
Она сделала глубокий вдох.
— Во-первых… хочу, чтобы ты знал: я безмерно тобой восхищаюсь. Ты был для меня… образцом, когда я только начинала учиться профессии.
— Хорошенький способ объяснить мне, какой я старый журналюга, — пошутил Сюма.
— Прошу тебя, не перебивай. Мне и так непросто.
Она опустила глаза, как будто искала точные слова, но тут же вскинула голову и взглянула в лицо Эрику.
— Я считаю тебя замечательным профессионалом. То, как ты работаешь, как принимаешь решения, говоришь со зрителями… как справляешься со сложными ситуациями и подаешь сюжеты… Работать с тобой — невероятная удача.
— Внешность обманчива, Клара.
— Я сужу не по внешности. Мне кажется, что я сумела заглянуть за маску уверенного в себе профессионала и увидела твое настоящее лицо.
Сюма поднял бровь и пристально посмотрел на Клару. Красота девушки, ее страстность и смущение тронули его сердце. Он никогда не пытался ухаживать за ней всерьез, считая, что слишком стар для любовных игр, да и не совсем свободен.
Он флиртовал с Кларой, делал ей комплименты, но дальше не заходил. Возможно, из опасения получить отказ и потерять остатки мужского самолюбия.
— И каково оно, это лицо? — спросил он.
— Это лицо очень чувствительного, раненного жизнью человека. Профессия тебя не пощадила. Думаю, что и личная жизнь этого человека легкой не была.
Эрик набычился. Дело было не во вторжении в его личную жизнь, а в том, что сопливая девчонка вычислила его слабости и посмела о них заговорить.
— Мне не нравится ход нашего разговора, — пробурчал он. — Не знаю, чего ты добиваешься, но я в твоем участии не нуждаюсь, — раздраженно добавил он, вставая.
Его слова задели Клару.
— Это не участие, — пролепетала она. — Я просто пытаюсь объяснить, что уважаю тебя не только как профессионала, но и как человека. То есть… это не уважение… а чувства…
Эрик напрягся, ища в лице Клары подтверждение ее словам.
Они услышали, как открылись двери лифта.
— Я пошел, — тихо сказал Эрик.
— Может, как-нибудь вечером продолжим разговор? — спросила Клара.
— Может, и продолжим, — бросил он.
— Как насчет сегодня? — предложила Клара.
Сюма не ответил.
— Я зайду за тобой в семь, — решительно сообщила Клара.
Она застала его врасплох, и Эрик, не зная, как себя вести, просто махнул рукой и наконец ушел. Впервые за много лет его душа встрепенулась.
Даниель
Ночь окутала старый дом с окнами-эркерами. Мои друзья дремлют вокруг стола, устроившись на диванчике и в креслах. Я стою у окна, вглядываясь в окрестности, и пытаюсь уцепиться за реальность. Мне почти удалось раствориться в сумерках английского луга, но тут подходит Соломон с зажатой в зубах сигаретой. Он стоит у меня за спиной и смотрит на отражение на стекле.
— Чертов проклятый день! — бормочет он.
— Знаешь, я хотел тебя поблагодарить, я…
— Брось, проехали.
Я умолкаю.
— Что ты сделаешь с шейхом? — спрашивает он, не дав мне опомниться.
— Убью его.
Я вижу, как он качает головой, бросает окурок и затаптывает его.
— Чушь! Ты не убийца. Мы были веселой шпаной, настоящими задирами. Но убийство — другое дело.
