Строителей тоннеля сюда весной забрасывают. Первый десант, метростроевцы.
— Весной? — спросил дядя Леня. — Ну да, теперь все быстро… Пойду машинку свою огляжу, что-то коробка заедает…
— Беспокоит вас что-то? — спросил Бальсис, когда они остались с Дубыниным одни.
— Есть немножко. Времени у него сейчас в обрез. Нету времени, если подумать. Может, конечно, оставить все, как есть. Понимаете? Все остается на своих местах, а он проходит мимо. Как ни в чем не бывало. Это тоже не исключено, если у него есть голова на плечах.
— Скажите, кого вы подозреваете?
— Не могу, Петр Антонович. Нет еще твердой уверенности.
— Да, конечно… Я еще хотел сказать, что Михеев и Алексей на охоту собрались. Пошли уже…
— Что за охота?
— След свежий нашли. Сказали, что быстро…
Михеев стремительно уходил вперед, петляя между деревьями. Быстров, чтобы догнать, решился на рискованный спуск наперерез. Огибая торчащие из-под снега камни, вышел навстречу Михееву.
— След-то в стороне оставил, — крикнул он.
— Пошел ты со своим следом! Ты что, правда, козу думал догнать?
— Твоя идея.
— Ты, Леха, хвостом за мной не ходи. У меня свои дела.
— Вот и помогу.
— Мне, друг, кроме самого себя, никто не поможет. Вот так. Так что катись-ка ты назад. Не теряй время.
— Вместе пойдем. А то тебя опять куда-нибудь на перевал занесет, вчерашний день искать… — Он замолчал, увидев направленное на него ружье Михеева.
— Давай, Леха, по-хорошему, — сказал тот. — Разворачивайся. А то некогда мне. Понял?
— Теперь понял.
— Видишь, как хорошо. И следом не думай!
Быстров прыжком развернулся и скрылся за камнями. Замер, не зная, на что решиться. Снял ружье, взвел курки, осторожно выглянул. Михеева не было. На месте, где он стоял, торчало воткнутое в снег прикладом ружье. На стволе висел патронташ.
Дубынин спешил по следу. Разглядев бредущую между стволами фигуру, остановился, спрятался за сосной. Разглядев Быстрова, вышел навстречу.
— Что случилось? — спросил он, увидев на плече у Алексея два ружья.
— Товарищ Михеев пошел по своим делам и просил пока не беспокоить. А это в залог оставил.
— А серьезно?
— Серьезно? Думаю, ищет он что-то. Какая-то у него своя идея.
— С собой у него ничего?
— Пустой.
— Ладно, подождем. — И Дубынин развернулся к базе.
— Мужики! — крикнул Семечкин, высовываясь из вагончика. — Концерт для вас! По заявкам!
Кешка и Алсахай, возившиеся у трактора, одновременно выпрямились.
— Давай скорей! — кричал Семечкин. — Ивану Федоровичу бабка вальс заказала. Умрешь! — Он скрылся.
— Для меня некому заказывать, — угрюмо сказал Кешка.
— И мне некому. Все равно хорошо, — убеждал Алсахай. — Пошли, дядя Леня! Музыку слушать будем!
— У меня своя музыка, — проворчал тот, прислушиваясь к мотору.
Звучали последние такты вальса. Оглянувшись на вошедших Алсахая и Кешку, Иван Федорович смущенно улыбнулся:
— Вспомнила старая. Беспокоится, как тут я…
— Шестой год работает в коллективе мостопоезда бульдозерист Сергей Казаков, — заторопилась диктор. — Отличный производственник, опытный специалист, ударник коммунистического труда Сергей Казаков в эти дни идет вместе с колонной к месту будущего моста через реку Иренгу. Идет, прокладывая своей могучей машиной путь остальным тракторам колонны, которые везут столь необходимый мостостроевцам груз. Сергей Сергеевич, у микрофона ваша жена Лидия Николаевна…
— Здравствуй, Сережа, — раздался вздрагивающий от волнения голос Лиды, и Сергей невольно улыбнулся. — Мы очень радуемся, когда узнаем, что у вас все идет благополучно. Но я все-таки беспокоюсь. Мы очень скучаем по тебе и ждем, когда ты вернешься…
Кешка вышел, хлопнув дверью.
— Ты спрашиваешь, как я? У нас все в порядке, все здоровы. Я тоже. Все подтвердилось, Сережа. Ты понял? Все подтвердилось.
Сергей встал.
— Жду тебя очень. До свидания, Сережа. Иннокентию передай, что Вовка простыл немного, но сейчас здоров, пошел в садик. Целуем тебя…
Зазвучала песня.
— А что подтвердилось, если не секрет? — спросил Семечкин.
— Дочка у нас будет, — смущенно сказал Сергей. — Или сын. Я не знаю точно.
— И никто еще не знает, — улыбнулся Иван Федорович. — Подождать придется.
— Поздравляю, значит, — сказал Алсахай, пожимая Сергею руку.
— Будущему папаше, — Семечкин протянул Сергею ветку багульника.
А Кешка в это время завел свой бульдозер и направил его на ближайшие деревья. Нож смел хрупкие березы. Бульдозер ломился сквозь подлесок к реке, оставляя позади глубокий след.
Услышав Кешкин бульдозер, из камералки осторожно выглянул дядя Леня. Внимательно огляделся и, увидев выходящих из тайги Дубынина и Быстрова, выскользнул за дверь. Прячась за цистерной, он перебежал к вагончику и от него — к своему трактору. Заглушил мотор и вышел навстречу Дубынину.
— Добыли чего? — спросил он.
— Напугали только.
— А чего это Кешка старается? Договорились отдыхать, — спросил Быстров.
— Опять, видать, психует. Николая-то, где потеряли?
— Придет.
— Я бы ему вот такого доверия не давал.
— Вы про кого? — спросил Дубынин.
— А про Николая. Крутит он… Темнит.
— Не понял, — подошел Быстров. — Зачем ему темнить?
— Скажу, раз так все сошлось. Последить за ним надо. Золотишко-то не нашли, а? На Николая первое подозрение было. Сколь его таскали, подписку взяли… Не зря же? Они с Козырем друзья-приятели были. Корешили…
— С кем? — насторожился Дубынин.
— А с Козыревым, который и устроил все. Сам-то он со скалы упал в темноте, говорят. А при нем ничего. Куда дел, спрашивается?
— Ну а вы как думаете, Леонид Степанович?
— Я-то? Мне чего думать. А вот Николай, как я полагаю, знает чего-то.
— Может, спросить его, так, мол, и так, что случилось?
— А что, — поддержал Быстров. — Придет, и спросим.
— Точно. Вы еще собрание соберите. Он вам обязательно все выложит. Да мне-то что, спрашивайте. — Дядя Леня стал складывать разбросанный инструмент. Он был явно обескуражен и почти оскорблен неожиданным завершением разговора.
Быстров и Дубынин скрылись в вагончике. Он пошел следом за ними.
— Прошу подождать, товарищи, — поднялся Семечкин. — Концерт еще не закончен. — Он снял со стены гитару и, выключив транзистор, решительно повернулся к собравшимся. — Дело в том, что сегодня день рождения моего лучшего друга Володьки Никифорова. Наверное, вы не знаете его. А я в этот день всегда поднимаю за него стакан. Четвертый год подряд и… всегда… сколько бы я ни жил. Потому что самый лучший на свете парень Володя Никифоров четыре года назад погиб, выручив нас из большой беды… Стакана сейчас у меня нет. По понятным причинам. Поэтому я хочу спеть про него песню. Может быть, песня не очень, но это про него песня, и я… сделал ее сам.
— Пой, Санек, — сказал Быстров. — А Володьку я знаю, это ты зря. В Таежном наши ребята улицу построили. Назвали — улица Никифорова.
— Участок, на котором он работал, был рядом с нашим, — сказал Бальсис. —
