Тимур возликовал и запер меня в больнице. Кажется, будь его воля, он бы меня самолично к кровати привязал. Глеб приставил охранника, который караулил у двери палаты круглосуточно. А к Матвею меня не пускали. За ним ухаживали Марина и Елена Петровна.
И вот наконец пустили, и то, что я увидела, вскрыло мне грудную клетку.
— Я знаю, что он боец.
Я лично зашивала ему бок в лесу, и он не скулил совсем. Он самый сильный из всех, кого я знаю.
— Но он этого не заслуживает.
— Вот нужно было сидеть дома и ждать, пока мужчины решат вопросы, — снова раздражается Тимур.
Я понимаю почему. Он пошел на это ради меня, приманкой, туда, подставился, спасая Матвея, чтобы я и фасолинка не пострадали. А я не доверилась. Пришла и все испортила. Он имеет право злиться. Но я скоро с ума сойду от всего этого!
— Тима, хватит мучить девчонку, — вступается Глеб.
— Выпороть бы ее.
— Оставь свои сексуальные фантазии при себе, — фыркаю, задрав нос.
— Не провоцируй, — качает головой Титов в ответ.
— Марине расскажу.
— Расскажи. У нее тоже есть сексуальные фантазии о порке твоей жопы, я не одинок в этом.
Да, Марина ко мне не заходит. Она в бешенстве. В бешенстве от того, что я использовала ее, чтоб сбежать, ведь именно ее я отправила обманом отвлекать охрану. И я обязательно извинюсь за это. Но когда она перекипит.
Пока мы переругивались, дверь в палату открылась и вошел врач.
— Почему вас так много? И почему не говорите, что пациент пришел в себя?
Он отходит к аппаратам и что-то там делает, а затем поворачивается к нам троим.
— Так, давайте дадим больше воздуха больному. Вы ему кем приходитесь? — смотрит на Глеба.
— Друг.
— Вы? — на Тимура.
Тот долю секунды молчит, затем криво ухмыляется и тоже говорит:
— Друг.
— Друзья пока на выход. А вы, юная леди?
— А я его… — мне вдруг всю прыть как корова слизала.
Подопечная? Девушка? Мать его нерожденного ребенка? Объект охраны?
— Невеста, — слышу вдруг его голос, совсем слабый и хриплый, но его голос, мой любимый голос.
— Невеста может остаться, — кивает доктор. — Как чувствуете себя, Матвей?
— Паршиво.
— Дела наши увы, плохи. Но не безнадежны. Я обрисую прогнозы на обходе, пока дам вам время с невестой. Отдыхайте.
Врач останавливается рядом со мной и говорит так, чтоб только я слышала.
— Только позитив. Никаких слез. Ему категорически нельзя нервничать.
Я кивнула и мысленно пнула себя. Никаких слез. Он жив, остальное решаемо. Справимся. Выходим. Все будет хорошо.
— Ты плакала, — сразу говорит Мот, как только за доктором закрылась дверь.
— Я скучала по тебе. Больше плакать не буду, — заверяю его и заведомо вру. Я и сейчас хочу реветь, слыша его слабый голос. Но не позволяю себе этой слабости.
Врач сказал только позитив. И я буду следовать этому указанию железобетонно.
— Я была на УЗИ, Матюша. С нашей фасолинкой все хорошо, у нее уже даже есть сердцебиение.
— У нее? — переспрашивает с каким-то трепетом и я теряюсь.
— Еще слишком рано узнавать пол, плод еще слишком маленький, — отвечаю осторожно и тут же жалею о сказанном. Взгляд, в котором теплилась надежда, тут же слегка потускнел.
Он хочет девочку? Я думала ему со мной проблем хватает. И это ставит нас в легкий конфликт интересов, ведь я хочу себе его мини-копию в лице сына.
— Что произошло? Как я здесь оказался?
Ох, сладкий. Это долгая история. И рассказывать ее не мне, и пока тебе нельзя нервничать. Если Тимур так бесится, то тебя просто разорвет.
Я тяжко вздыхаю и молча смотрю на любимого.
Эпилог
Матвей
— Ну привет, незнакомец, — слышу за спиной её голос.
Выравниваю спину и отбрасываю топор, которым рубил дрова. Оборачиваюсь и смотрю на Маргариту, которая едва слышно подкралась сзади. Впрочем, проблема не в ней, а в моих ушах. Старая травма даёт о себе знать.
— Что ты здесь делаешь?
— Так теперь встречают любимую жену, которую не видел три дня? В лесу, с топором? — играет бровью.
Я усмехаюсь.
— Как ты нашла меня?
— Ох, любимый. Не первый день замужем.
Подходит ко мне, обнимает, целует в подбородок. Я опускаю взгляд на ее лицо. Скучал, сильно. Прошло столько лет, а я до сих пор чувствую себя ущербно, когда она исчезает из виду надолго. Но работа, командировки… Взрослую жизнь никто не отменял. Я больше не её телохранитель, хотя это тело принадлежит только мне.
— Как ты съездила?
— А-а-а, — качает головой, мягко улыбнувшись, — не обо мне. Сначала о тебе.
Она смотрит многозначительно и больше ничего не уточняет. Кивает на домик за моей спиной. Тот самый, в глубине леса, который я выкупил у друга-лесника, как только меня выписали из больницы и завершили уголовное дело на моих похитителей. И даже узаконил, когда вновь влился в жизнь.
Мне многому пришлось учиться заново. Когда меня наконец выпустили из больницы, у Маргариты уже был симпатичный округлый животик, в котором шевелился наш сын. И она была на седьмом небе от счастья. А я был просто счастлив быть рядом с ней и чувствовать эти тогда ещё слабые шевеления. Впрочем, слабыми они были недолго. Как только сын подрос, он стал неплохо разносить мамин животик. Мне даже было жаль свою девочку, она то и дело ойкала от его приветов. Но с таким бесконечным обожанием, что я только улыбался, глядя на эту занозу.
Я первым взял его на руки, когда Маргарита родила. Я был с ней, мы не спали всю ночь, но это все того стоило. Маленький богатырь сам вырался в мир сонным, и вяло покричав, закрыл глазки и засопел. А я смотрел на него и мне казалось, что мое сердце выросло в размере. Но его мамочка меня уделала, впервые взяв его в руки, она сразу заявила, что он ее любовь и ни одна девушка никогда не будет его достойна. Я посмеялся тогда.
Но понял о чем она через год. Когда она родила нашу дочь.
Я взял её на руки и весь мир растворился. Это было… Я даже не знаю, как описать это словами. Чувство, что ты готов на всё ради этой крошечной девочки. Я готов был на все и ради ее матери и брата, но с ней это усилилось, гипертрофировалось и вылилось в ядерный взрыв внутри. И я был поражен и пленен ей. Она безусловно была произведением искусств. Красивая, как ее мать, с очаровательными губками, маленьким носом и светлыми волосиками. Хрупкая, трогательная, моя.
