Представитель следующего поколения семьи Мантлинг, ваш отец, понимает, что с комнатой не все чисто. Он вызывает своего Равеля из «Равель и K°», чтобы тот проверил мебель. Равель проверяет. Он даже вывозит несколько предметов…
– Но ничего не находит, – сказал Алан.
Г. М. вынул трубку, которую почти никогда не курил.
– Вам еще не пришло в голову, – спросил он, – что мы не знаем точно, находит он что-то или нет. Ведь он только говорит, что ничего не нашел.
После паузы, вызванной раскуриванием трубки, Г. М. продолжил:
– Хоть убейте, я не могу представить себе покойного лорда Мантлинга, копающегося в семейном архиве! Откуда ему было знать, что Равели – близкие родственники Лонгвалей, а Лонгвали – Бриксгемов? Но Равель все знал. Яд, стоящий на страже сокровища, не убил его. Кто-нибудь, дайте мне тот стул.
Мастерс, который слушал, не сводя глаз со сверкающих камней и поминутно прочищая горло, взял сломанный стул и, зачем-то осмотрев его со всех сторон, положил на стол. В свете лампы тускло блестел выполненный из желтой меди кант, обегавший периметр атласного сиденья. Г. М. обследовал переднюю часть сиденья снизу, там, где оно достигало нескольких дюймов в толщину. Его пальцы осторожно следовали по лилейному узору.
– Мастерс, дайте мне свой нож, – приказал Г. М. – Здесь наша работа переходит в область догадок. Прошлой ночью я, как мог, проверил его, так как думал, что если где и есть ловушка, то, скорее всего, в кресле главы семьи. Никакой ловушки я не нашел, потому что ее уже нет. Равель-старший обо всем позаботился. Смотрите!
Он открыл перочинный нож и медленно повел лезвием по узору, легко касаясь поверхности его кончиком. В одном месте кончик ножа чуть завяз. Г. М. надавил сильнее, и лезвие начало уходить в поверхность. Терлейн видел, как начал обозначаться контур отверстия, закрытого чем-то вроде круглой дверцы, которую Г. М. и пытался сейчас вытянуть наружу. Отверстие было такого размера, что человек мог засунуть туда два-три пальца.
Что-то затрещало.
– Наверное, придется сломать ее, – сказал Г. М. – Замазка. Уж очень хорошо она держится. Видите, она относительно свежая.
Деревянный кружок развалился надвое как раз в тот момент, когда Г. М. полностью вытащил его из отверстия и он поднялся вверх на внутреннем шарнире. Кто-то непроизвольно выругался. Г. М. облегченно вздохнул и покачал дверцу вверх-вниз. Внутри отверстия была видна только ровная поверхность замазки.
– Хорошо сделано, а? – сказал Г. М. – Мартин Лонгваль и в восемнадцатом веке знал свое дело. Сюда жертва должна была засунуть пальцы, чтобы вытащить что бы то ни было… Шестьдесят лет назад Равель-отец вынул отсюда шипы и запечатал так, чтобы никто ничего не узнал.
– Сэр, вы имеете в виду, что в кресле находились драгоценности? – спросил Мастерс. – Но если ему нужны были драгоценности, почему он их не взял? Они же остались здесь. Их просто переложили в другое место.
Г. М. ковырялся в отверстии перочинным ножом.
– Ага. Гай об этом позаботился. Именно поэтому замазка свежая. А почему Равель не взял сокровище, мы, возможно, поймем, удалив всю замазку… Вам может понадобиться легкая стамеска; замазка здорово затвердела. – Мастерс сменил Г. М., и тот продолжил: – У меня в голове не было ясной картины всего дела до тех пор, пока Гай не рассказал свою историю, в которой фигурировала старая Марта Сансон.
Помните, он рассказывал, как старуха показывала Мари-Гортензии Бриксгем «золотые и серебряные шкатулки»? Это не значит, что она объясняла, как действуют ловушки с ядом; старуха показывала драгоценности и «дорогие подарки», о которых она говорила Чарльзу. Кроме того, если вы просто вмонтируете отравляющую иглу в крышку шкатулки, то, возможно, убьете человека, случайно ее открывшего; какой прок от того, чтобы хранить сокровище в шкатулке, когда тот, кому они нужны, даже не видит наживку до того, как становится жертвой яда? В ловушку должен попасться нужный человек. Помните слова Мари-Гортензии, которые она – несомненно, по наущению старой карги – сказала Чарльзу Бриксгему, находясь на смертном одре? «При великой нужде». Именно на такие слова рано или поздно купится любой человек: «Сделай то-то и то-то, но только при великой нужде». Старина Чарльз, привыкший все записывать, наверное, записал и те слова. Да, старая Марта жестоко отомстила ему за его презрение к кровавым деньгам, которыми так гордились Сансоны. В своей могиле она могла подождать дня, когда его финансовые дела станут совсем плохи, а потом… Ну, Мастерс?
– Замазки осталось совсем немного, сэр. Взглянете?
На первый взгляд отверстие не было ни глубоким, ни широким. В него можно было до костяшек засунуть два-три пальца. Дальше оно переходило в углубление меньшего диаметра, из которого Мастерс еще не вынул замазку. Г. М. присвистнул.
– Кто-нибудь, дайте мне самый большой алмаз! Ну конечно! Вот здесь и было его место. Вы открываете крышку, засовываете пальцы, чтобы вытащить алмаз, – и срабатывает старый трюк с иглой, вонзающейся под ноготь. Я же вам говорил, что Мартин Лонгваль специализировался на подобных штуках. Игла выскакивает, и… Неудивительно, но на нем не было найдено никаких следов. Алмаз сидит так крепко, что вы не можете его вытащить, и вы мучаетесь с ним до тех пор, пока яд не начинает действовать. Внешняя крышка закрывается сама…
– Ничего не выходит! – в отчаянии воскликнул Мантлинг, который пытался установить алмаз на место. – Он слишком маленький для внутреннего отверстия.
– Правильно, – кивнул Г. М. – Вывод может быть только один. Самого большого бриллианта у нас нет. Его много лет назад забрал Равель.
За их спинами послышался всхлип. Терлейн обернулся и увидел в дверях Равеля-младшего в пестром халате. Его лицо, несмотря на распухшую челюсть, было разбито совсем не так сильно, как ожидал увидеть Терлейн. Это, однако, компенсировалось неуверенным, полупьяным видом Равеля: он будто не знал, рассмеяться ему или возмутиться. Он долго изучал лица собравшихся, затем у него в груди что-то забулькало. Он искренне рассмеялся. Он хохотал.
– Извините, – отсмеявшись, сказал он. – Вы забавно смотритесь. Я, похоже, доставил вам немало неприятностей? Приношу свои искренние извинения. Но я хочу обратить ваше внимание на одну вещь. Вы сказали, что мой папа, который умер много лет назад, что-то украл. Мне это не нравится, и, кроме того, вам никогда ничего не доказать.
– Успокойтесь, – сказал Г. М. Мантлингу и схватил его за руку. Затем обратился к Равелю: – И вы успокойтесь. Я не думаю, что это вообще кто-нибудь станет доказывать. Нашему другу Алану досталось достаточно, чтобы компенсировать пропажу одного алмаза… но лишь в том случае, если вы расскажете нам правду.
Равель был сама любезность. Он положил руку на плечо приведшего его Карстерса.
– Конечно, я все вам расскажу, раз уж вы все равно все узнали. Расскажу из уважения к моему хорошему другу Роберту, на которого я не держу зла за то, что он так здорово двинул мне в челюсть. Enfin,[9]я все расскажу потому, что мне очень не хочется, чтобы меня обвинили в убийстве. – Его задор исчез, он начал нервничать. – Убийство ужасно. Слушайте! Вы сами знаете, зачем я ночью взял с собой инструменты. Нож – чтобы открыть… то, что вы открыли; «вязальную спицу», как вы ее называете, – чтобы прощупать, есть ли там что-нибудь; глину – чтобы заменить ею замазку в случае, если я ее найду.
