– Зачем тащиться бедному кембриджскому студенту к Линтонам? Нет уж, увольте, сэр!.. – запротестовал мистер Оверсли-младший, испытывая отвращение при одной мысли об этой семейной поездке.
– Чепуха! Если Дженни хочет, чтобы ты был, то ты будешь! Полагаю, ты ей нужен для количества.
Мистер Оверсли, который ходил с важным видом уже более года, посмотрел на своего родителя со страданием и укором и сказал:
Лорд Оверсли рассмеялся, но велел ему не скоморошничать.
– Дело в том, Чарли, что ей пришло в голову таким вот образом привести в чувство твою сестру после того поистине потрясающего происшествия в доме Нассингтонов, и это большая любезность с ее стороны!
– Вот те раз! – воскликнул встревоженный Чарли. – А Джулия не упадет опять в обморок, нет? Потому что если произойдет еще какой-нибудь скандал в этом роде…
– Нет, нет, она пообещала, что будет вести себя как подобает! – успокоил его отец.
Глава 12
Вдовствующая в сопровождении своей дочери и горничной в назначенный день добралась до Лондона довольно быстро, поскольку ехала на почтовых – предыдущее путешествие помогло ей преодолеть страх перед незнакомыми форейторами. Мистер Шоли от всего сердца одобрил внушительный вид кавалькады, которая отправилась из Фонтли, поскольку фаэтон сопровождали верхом двое слуг, а следом – карета, везущая лакея миледи и множество сундуков и чемоданов, а также фургон, нагруженный тем имуществом, которое Вдовствующая посчитала своим собственным и вывезла из Фонтли.
Она прибыла в расслабленном, измученном состоянии. Дженни, когда увидела в окно Приближающийся экипаж, тут же позвала Адама, дабы тот незамедлительно спустился поприветствовать свою мать. Он вышел к подъезду как раз вовремя, чтобы поддержать миледи, когда та, пошатываясь, сошла на мощеную дорожку. Она была обрадована таким вниманием и воскликнула: «Дорогой!» – когда сын поцеловал вначале ее руку, а потом щеку. Потом она с куда менее ласковой интонацией одернула дочь: «Лидия, дорогая!» – когда девица безжалостно стиснула Адама в своих объятиях.
Адам провел гостей в дом, где первым предметом, привлекшим опасливый взгляд матери, стала египетская лампа у подножия лестницы. Она недовольно втянула в себя воздух.
– Боже правый! Ах, ну да, понятно! Женская фигура со сфинксами. О Господи!
– Это лампа, мама, – пояснил Адам, как бы оправдываясь.
– Неужели, дорогой? Несомненно, Дженни сочла, что лестница плохо освещается. Сама я никогда этого не замечала, но… А эти странные алебастровые вазы – тоже лампы?
– Да, мама, тоже! А вот и Дженни пришла тебя поприветствовать!
Он испытал облегчение, увидев, что Дженни добилась большего успеха, чем он, в общении с его матерью. Она приветствовала ее с должной заботливостью и сказала, что неудивительно, если та чувствует себя измученной после дороги.
– Боюсь, я невеселая, хлопотная гостья, – вздохнула Вдовствующая. – И настолько измотана всем тем, через что мне пришлось пройти, что не гожусь ни для чего, кроме как лечь в кровать.
– Ну тогда, – сказала Дженни, – вы пойдете прямо наверх и ляжете в постель, а обед вам подадут на подносе.
– Как любезно! – проворковала Вдовствующая. – Ну разве что лишь чашку супа!
Лидия, с величайшим возмущением прислушивающаяся к этим унылым планам, воскликнула:
– Мама, не можешь же ты отправиться в постель сразу, едва зайдя в дом! О, ведь ты сама недавно говорила, когда миссис Митчем навестила нас в Фонтли, что нет ничего более неприятного, чем гость, который приехал только для того, чтобы болеть и постоянно просить подать то стакан теплой воды, то жидкую, овсянку!
– Ах, ерунда! – смягчила резкость Лидии Дженни. – Мы надеемся, мама не считает себя гостьей в доме собственного сына! Пусть она делает, что хочет. Проходите наверх, мэм, и располагайтесь поудобнее!
Вдовствующая смягчилась. У нее было коварное намерение сорвать любые праздничные планы, – которые, возможно, вынашивались ради ее удовольствия, – удалившись по приезде в свою спальню в состоянии полного изнеможения; но как только ее стали умолять делать именно то, что ей хочется, она начала думать, что если отдохнет часок, то почувствует себя достаточно окрепшей, чтобы присоединиться к своей семье за обеденным столом. Она позволила Дженни проводить ее наверх, и, хотя, естественно, ей причинило боль то, что она пошла не в «свою» комнату, она обнаружила, что в отведенных ей прекрасно обставленных покоях произвели, ради ее уюта и удобств, такие тщательные приготовления, что ее тоска улеглась окончательно. Поэтому к тому времени, когда она устроилась на кушетке, обложенная подушками, и подкрепилась чаем с тостами, она была на удивление благожелательна с Дженни и сказала ей, что, дабы не разочаровывать ее дорогих, она постарается превозмочь свою усталость, чтобы спуститься вниз к обеду.
Тем временем Лидия, заглянув в столовую и воскликнув благоговейным тоном:" «Господи, какая роскошь!», поднялась в гостиную вместе со своим братом. Она застыла на пороге и стояла, изумленно глядя и ничего не произнося, целую минуту. Потом с сомнением посмотрела на Адама. В его глазах заиграл озорной огонек.
– Ну?
– Можно мне сказать, что я думаю, или… или нет?
– Можешь. Но это не обязательно. Я и так знаю, что ты думаешь.
– Дело в полосатой обивке! – сказала она. – Было бы совсем не так плохо, если бы ты убрал ее, – хотя, должна признаться, что мне не слишком нравится тот странный диван. Эти ужасные маленькие ножки напоминают какое-то животное.
– Рептилию. Это крокодильи ножки.
– Крокодильи?! – Лидия осмотрела их более пристально и разразилась хохотом. – Да, действительно! Я думала, ты пытаешься меня разыгрывать. Но почему? Ах, ну да, конечно. Это египетский стиль, да? Я знаю, сейчас все на этом помешались, но, по-моему, это не слишком удобно, а по-твоему?
– Я считаю это отвратительным! – ответил брат, тоже рассмеявшись. – Погоди, ты еще увидишь нелепую кровать Дженни! Видишь ли, не она выбирала все это добро, а ее отец.
– Бедный мистер Шоли! Наверное, он считает, что это высшая степень утонченности. Однако маме, знаешь ли, так не покажется. Кроме того, ей вообще не нравится мистер Шоли. А мне нравится, пусть даже он несколько комичен! – Она издала вздох. – Ох, Адам, лучше бы мама не переезжала в Бат! Если бы она остановила свой выбор на лондонском доме, я бы легче это перенесла, потому что могла бы поговорить с тобой, когда приду в полное отчаяние, что, к сожалению, часто со мной происходит.
– Она стала совсем несносной? – спросил он сочувственно.
– Да. И кажется, даже я уже не могу служить ей утешением. Я очень бессердечная, Адам? Он покачал головой, улыбаясь.
– Ну а мама говорит, что очень, и иногда я боюсь, что, может быть, я такая и есть, потому что начинаю испытывать к Шарлотте такую же неприязнь, как и к Марии! Ты поверил бы, что я способна на такое? К Шарлотте!
