пот каждой возможности ездить. А ты… несколько месяцев кроме «доброе утро» и «спокойной ночи» от тебя ничего не слышала. Сколько раз пыталась поговорить… Все бесполезно. Думала, придется, на самом деле, к врачам обращаться. Начала даже подыскивать хорошего специалиста через товарищей Аристарха Николаевича. Но у нас, как раз, самая большая суета началась в то время, с переездом. С оформлением документов по поводу Семена тоже. Сколько надо было побегать. Хорошо, опять же, помогли друзья вашего отца. Ты еще это внезапное решение принял…Насчет ухода из Академии. Ох, я и переживала. Аристарх Николаевич такого не одобрил бы. Меня прямо совесть грызла. А ты поставил уже перед фактом. И вдруг в один прекрасный день, будто очнулся. Когда произошло чудо, того парня готова была расцеловать…
— Какого парня? — Я перебил Тоню на полуслове. Она только начала говорить последнюю фразу, а у меня моментально сердце екнуло.
— Ну, того… Эх… Ты не помнишь. Все забываю про твои провалы. Парень приходил. Он вроде из деревни. Когда явился, так сказал. Мол, вы летом познакомились и подружились. Я же расспросила, кто такой. У тебя состояние сложное, а тут какой-то гость непонятный. Мне как раз надо было в магазин идти, за продуктами. Дверь открыла, а на пороге — он стоит. Очень неожиданно. Растерянный какой-то… Ну, понять можно, наверное. Первый раз человек в Москве оказался. Ественно, после села растерялся. Тут-то людей — вон сколько. Суета. Все бегут по своим делам. Село, оно другое. Там жизнь размеренная. Спокойная жизнь.
— Да подожди. Про село… — Я придвинулся к Тоне поближе и немного наклонился.
Мы сидели за кухонным столом вдвоем. Дверь в кухню была плотно закрыта. Специально это сделал, чтоб всякие любопытные пацаны или хитрожопые дедушки не совали свой нос в разговоры, которые их не касаются. Станется с обоих. И Сенька, и Матвей Егорыч жить без этого не могут.
А сейчас история уже другая началась. Гораздо более опасная. Зуб могу дать, все очень серьезно. Потому что стрекоза в коробке напрягала меня очень сильно. И рождала в душе очень смутные, но очень плохие предчувствия. Цацка полностью сделана из брюликов. Полностью! Цена у нее заоблачная. И их две. Две одинаковые броши. Я, собственно говоря, когда попросил домработницу принести шкатулку Светланочки Сергеевны, хотел убедиться в этом. А мы, на секундочку, находимся в Советском Союзе, который о развитом капитализме знает только понаслышке. Нет, подпольные миллионеры, наверное, в любые времена имелись, но две очень охренительно дорогих вещи, это все же многовато выходит. Может, кто-то и больше имеет. Не вопрос. Я уже понял, партийные шишки жили неплохо даже в это время. Однако, тот факт, что одну стрекозу настоящий Милославский утащил аж в Зеленухи, мягко говоря, заставлял меня напрягать булки. И еще, помнится, среди мамочкиных украшений лежала лилия. Тоже из брюликов. Короче, драгоценности супруги Аристарха Николаевича пришлись бы по душе жене любого олигарха, которых застал я в своей настоящей жизни. Даже не так. Они за такими брюликами еще бы побегали наперегонки.
— Ты опиши парня. — Наклонился я к Антонине и понизил голос. На всякий случай. Потом посмотрел в сторону закрытой двери. Тоже на всякий случай.
— Ну… не знаю, как описать-то… Обычный парень. Лет, может, семнадцать. Или чуть больше…Хотя, нет. Семнадцать — восемнадцать. Точно. Слишком стеснительный. Робкий даже. Я дверь открыла, собиралась уже в подъезд выйти, а там — он стоит. И мнется, будто сомневается, звонить в звонок или нет. А мы только переехали. Со старого места. Прежнее жилье служебное было. Его твоему отцу давали. А когда отца не стало, вот пришлось решать вопрос. Ну, это ты знаешь уже.
— Тоня… — Я вздохнул, набираясь терпения. Начинаем про одно, переходим к другому. — Бог с ней, с квартирой. Про парня давай.
— Ааааа… Ну, вот. Я же с ним нос к носу столкнулась. Спросила, мол, ищет кого-то? А он и спросил, Жорик Милославский тут живет? Главное, Жорик… Так тебя никто не называл. Раньше… После Зеленух началось. Семен все Жорик, да Жорик… Ну, и я тоже.
— Да… Есть такое.
— Ну, вот. Я еще сразу так и подумала. Парень, наверное, из деревни. Хотя, одет был…Знаешь, все новое. С иголочки. Даже сказала бы, с претензией. Джинсы точно куплены сам знаешь, у кого. Но вот…Не знаю… Не хочу никого обидеть, однако, кто в Москву только что переехал, это сразу заметно. По крайней мере нам, коренным городским жителям. А представился он…
Тоня задумалась, перебирая губами. Видимо, вспоминала имя.
— Сергей? — Спросил я, чувствуя странное волнение.
— Точно! Сергей. — Домработница хлопнула себя по лбу и засмеялась негромко. — Вот ведь… Тоже провалы в памяти начались. Но мои вполне объяснимы. Возраст уже подходит.
— Да перестань. Какой возраст? Еще вся жизнь впереди. Ну, и что? С парнем, дальше что было?
— Аааа… Так не знаю. Я его впустила, показала твою комнату. Ты как раз читал что-то. По-моему готовился к экзаменам, которые необходимо было достать при переводе. Но знаешь, что интересно… Сергей этот разулся и пошел к спальне. А тут — ты на пороге. И у тебя такое выражение лица стало… Будто знаешь парня этого. Но знакомство у вас поиключилось неприятное. Я уже дверь за собой закрывала, когда услышала, как ты ему сказал что-то вроде «Опять ты»… Или «снова ты…»
— Ясно… — Я отстранился от Тони и откинулась на спинку стула.
Батя приходил, получается, дважды. Я думал, они только один раз встречались. Милославский Матвею Егорычу так рассказывал. Сразу после смерти Светланочки Сергеевны и Аристарха Серега приехал к Жорику на старую квартиру. Я так понимаю, узнал о несчастном случае. Слова, сказанные мною, не забыл. У бати, наверное, крышу рвало от непонимания.
Я ведь тогда просто сунул ему горсть монет, фотки и пообещал в будущем развал Союза. Он, наверное, решил, у Милославского просто поехала крыша. Но потом посмотрел фотки и вполне мог узнать на них Аристарха. Папаша Милославского практически не изменился. И молодым был красавец, и в возрасте остался таким же. Правда, все равно не пойму, на кой черт Серега эти фотки чекистам потащил? Хотя… С другой стороны… Воспитание определенное. Типа, все должно быть правильно. А тут — фашистский прихвостень в ЦК КПСС заседает. И сынок его о гибели Советского союза рассуждает. Да еще непонятное бабло в руки сует. Явно царского времени. Монеты старой чеканки. Там только дурак не поймет, что они дореволюционные. Наверное, решил батя, что Милославские — это вражеское гнездо. Потом, выходит, состоялась первая встреча настоящего Жорика и Сереги. Может, совесть отца моего родного замучала. Чекистам настучал, а сам спать не мог из-за
