детства делились самыми сокровенными мыслями, даже не пытался меня поддержать, или хотя бы понять, что мною движет. Наоборот, все всячески отговаривали меня от этой затеи, казавшейся им чистейшим безумством. Они не понимали, ради чего я так убиваюсь. Для нас выкидыш — столь привычное дело, что никто особо и не переживает. Подумаешь, еще сто раз забеременеть успею, что-нибудь да уродится в конце концов. Но я никого не слушала, да и не слышала уже. Я успела полюбить своего еще не родившегося ребенка, и ничто не могло изменить моего решения, пусть даже оно стоило бы мне жизни.
Возможно, я и вправду в какой-то момент помешалась немного. Но потом внутри что-то перегорело, и стало легче. Позывы начали накатывать реже, ослабевать, а вскоре и вовсе сошли на нет. После того, как Коля родился, мне, наоборот, пришлось снова учиться менять облик. После столь долгого перерыва я успела подзабыть, как это делается.
— И Коля оказался человеком, — догадался журналист.
— Да, — кивнула его собеседница. — Первое время никто не мог сообразить, в чем дело. Обычно новорожденные оборотни то и дело спонтанно перекидываются туда-сюда, и первая наука, которую они усваивают — контроль над своим обликом. Нельзя допустить, чтобы мимолетные порывы управляли их поведением, иначе они выдадут свою истинную сущность, а это — конец. А Коля, напротив, лежал себе в кроватке день-деньской и не менялся. Когда, наконец, до всех дошло, что случилось — это стало настоящим шоком.
— Почему?
— Родившийся у оборотня ребенок-человек — случай уникальный! История не знала ничего подобного! На моего малыша приходили посмотреть как на уродца в кунсткамере. Неприятно, конечно, но это еще полбеды. Настоящие проблемы начались позже, когда стали решать, как с ним поступить.
— А в чем, собственно, камень преткновения?
— С одной стороны, ребенок, рожденный членом Стаи должен автоматически приниматься в ее ряды. С другой — человек ее членом быть не может, более того, любой посторонний, который знает о ее существовании, должен умереть. Таким образом, мой отец оказался поставлен в патовую ситуацию — от него требовалось либо признать Колю, человека, членом Стаи, либо приказать убить родного внука.
— Но какую угрозу мог представлять для вас новорожденный младенец?! — искренне возмутился Евгений. — Он еще ничего не успел сделать, а его уже приговаривают к смерти! Это бесчеловечно!
— Именно! — Оксана обернулась и ткнула в него указательным пальцем. — Наша сила как раз и состоит в том, что мы бесчеловечны. Мы — не люди, и любое проявление человечности делает нас слабыми. Каждый оборотень, уличенный в потакании человеческим страстям, таким как лживость, алчность и тщеславие, также должен умереть. Он постепенно начинает превращаться в Человека, и это делает его опасным. Именно поэтому мы, что бы ни случилось, должны оставаться бесчеловечными.
— А как же жалость, сострадание… любовь, наконец? Эти чувства вы также отрицаете?
— Любовь не люди изобрели, не обольщайся. Она куда старше, а остальное — суть различные ее проявления. Как раз любовь удержала нас тогда от совершения непоправимой ошибки, хотя недовольные все равно нашлись.
— Что же их не устроило?
— Сложившаяся ситуация давала прекрасную возможность вогнать клин под авторитет моего отца, и потом, развивая начальный успех, сместить его с поста Вожака. И они немедленно ею воспользовались. Ведь какой бы вердикт он тогда не вынес, его выбор в любом случае нарушал бы Правила. Так или иначе. А тот, кто сам их нарушил, никак не может выступать их блюстителем.
— И как же Кирилл поступил?
— Он сумел убедить народ отложить принятие решения. Сначала до тех пор, пока Коле не исполнится год, потом еще раз, до десяти лет, а потом и до совершеннолетия. Мой отец умеет убеждать.
— Но нельзя же так водить людей за нос бесконечно!
— Нельзя. Тут ты совершенно прав, — Оксана вздохнула. — Тем более что с каждым разом это становилось все сложнее. Потенциальные претенденты во главе с моей матерью вполне объяснимо не испытывали восторга, когда им снова и снова предлагали еще чуть-чуть повременить.
— Вот как? — Евгений удивленно вскинул брови. — Ваша мать, Ирена, если я не ошибаюсь, метит в Вожаки?
— Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, — ветер унес в сторону невеселый смешок. — Она обладает довольно значительным влиянием среди нашей братии. Вот только если авторитет моего отца основывается на многолетнем опыте беспроблемного управления Стаей, то известность Ирены произрастает из ее умения, напротив, организовывать серьезные неприятности всем тем, кто имел неосторожность перебежать ей дорогу. Если мой отец оступится, то Вожаком с очень большой степенью вероятности станет именно она. Тем более сейчас, когда я выведена из игры.
— Так вы, выходит, тоже претендуете… претендовали на трон?
— Я ни на что не претендую, просто мой отец назначил меня своей формальной преемницей, и я бы заняла его место в случае, если он добровольно сложит свои полномочия, — раздосадованный взмах руки с головой выдал истинные чувства Оксаны. — Трудно сказать, как дальше развивались бы события при таком раскладе, но теперь это уже не имеет значения. Ирена устранила меня со своего пути, и ей более ничего не мешает разыгрывать свою партию.
— То есть, если я правильно понимаю, охоту на Николая санкционировала именно ваша мать? И ее не остановил даже тот факт, что он — ее собственный внук?
— Для нее Коля не внук, а позорное пятно плесени на родовом древе. Ирена крайне щепетильна в вопросах чистоты крови, людей на дух не переносит и с презрением относится ко всем, кто опускается до общения с ними. Оборотней, чьим отцом был человек, она считает «вторым сортом», а рождение Коли для нее стало самым настоящим оскорблением. Она просто мечтает сжить его со света и вычеркнуть из памяти.
— Страшная женщина! — поежился Евгений. — И что, находятся те, кто готов поддержать ее позицию?
— Увы! — девушка тяжело вздохнула. — Находятся. И немало.
— Но мне кажется, что единодушной поддержки она все равно не получит. Как быть с несогласными?
— Для общения с недовольными существует Игорь. Он — ее первый пророк и глашатай.
Оксана остановилась, выглядывая из-за кустов, и знаком велела Евгению также не двигаться.
— В чем дело? — прошептал он.
— Впереди открытое место. Дальше мы пойдем, когда окончательно стемнеет, — девушка уселась прямо на траву. — Пускай сперва во всех окнах свет зажжется. Тогда нас уж точно никто не разглядит.
Журналист сел рядом с ней, застегивая пуговицы на куртке — в воздухе уже заметно похолодало. Оксана находилась на расстоянии вытянутой руки от него, и Евгений снова ощутил, как его невольно влечет к ней. Правая рука так и
