Исидора отказалась от изящного платья, которое предложила ей горничная, и указала на сине-черное, украшенное веточками черной смородины. Простое платье, скромное. В нем она ходила в церковь.
Когда Исидора вышла наконец из комнаты, Козуэй сидел за письменным столом в гостиной. Перед ним лежала кипа бумаг. Исидора почувствовала раздражение за то, что он так хорош, сдержан… и так не любит ее.
Впрочем, это не его вина.
— Надеюсь, ты простишь меня, но я бы хотел поесть вместе с тобой, — сказал Симеон. — Стражники мертвых уже должны были проникнуть в выгребную яму и начать очистку. Хонейдью попросил нас самих поухаживать за собой, потому что большая часть прислуги занята охраной серебра. Остальные стерегут дом.
— Боже! — воскликнула Исидора, усаживаясь за стол, прежде чем Симеон успел помочь ей. — Может, стоит заплатить тем, кто вынужден находиться в этом зловонии?
— Отличное предложение! — согласился Симеон.
Взяв булочку, Исидора очень аккуратно намазала ее маслом. Они же могут быть друзьями. И ей ни к чему пребывать в меланхолии. Все мужчины мира у ее ног.
— Какая у тебя работа на сегодня?
— Самые сложные письма я оставил напоследок, — ответил Козуэй.
— В каком смысле сложные? Ты не доверяешь содержащимся в них просьбам?
— Нет. Я послушался твоего совета и оплатил те счета, которые казались мне сомнительными.
Исидора отложила булочку и улыбнулась.
— Как это великодушно с твоей стороны, учитывая, что ты боишься оказаться обманутым, — проговорила она.
— Вовсе это не великодушие, — отозвался Симеон. — Честно говоря, я бы даже добротой это не назвал.
Не зная, что на это ответить, Исидора откусила булочку.
— Я хочу сохранить то, что принадлежит мне, — продолжал он.
«Я тоже была твоей», — с горечью подумала Исидора.
— В некоторых письмах содержатся намеки на другие нарушения, — сказал Симеон.
— Какого рода? — с интересом спросила Исидора.
Привстав, Симеон выбрал из кипы бумаг пожелтевший листок и протянул его Исидоре. Письмо было написано аккуратным наклонным почерком и до сих пор слегка благоухало розами. Письмо было коротким, но каждое его слово было проникнуто горечью.
Исидора подняла на него глаза.
— Я полагаю, это послание от любовницы твоего отца?
— От одной из них, — кивнул Козуэй.
— От одной? А сколько же их было всего?
— Таких писем всего четыре, — ответил Симеон. — Есть еще пять или шесть менее печальных.
— Пять или шесть?! Но это же…
— По меньшей мере десять женщин, — безучастно промолвил Симеон.
Исидора прикусила губу.
— Насколько я понимаю, это обычное дело, — проговорила она спустя мгновение. — Конечно, десять — это слишком много, но твой отец был человеком немолодым, и он…
— Все десять писем написаны в последние шесть лет его жизни, — добавил Симеон.
— М-да… — протянула Исидора, лихорадочно подбирая подходящие слова. — Думаю, он и в самом деле был очень привлекательным мужчиной.
Подбородок Симеона напрягся. Судя по всему, он не слишком высоко ценил привлекательность своего отца.
— Хорошо, что твоя мать об этом не знает, — заметила Исидора, пытаясь найти хоть какую-то положительную сторону в этой истории.
— Вообще-то знает.
— Откуда тебе это известно?
В ответ Симеон опять встал и вручил жене еще один листок. Это письмо уже не было столь же горьким: в нем содержалась грустная просьба к герцогу выполнить хотя бы некоторые из его обещаний — например, о небольшом домике и о пенсии. Внизу была приписка, сделанная паучьим почерком герцогини, которая велела выплатить автору письма четыреста фунтов.
— Четыреста фунтов? — переспросила Исидора. — Коттедж она по крайней мере получила.
— Да. — В голосе Симеона слышалась такая ярость и решимость, что Исидора опять замолчала. — А у твоего отца была любовница? — наконец спросил он.
— Не думаю. Моя мать… — Она осеклась на полуслове.
— Что?
— Мама убила бы его, — договорила Исидора. — Симеон, ты ведь говорил, что мой темперамент, моя эмоциональность весьма досаждают тебе. Они достались мне от матери. У нее был взрывной характер, она часто впадала в ярость и кричала. — Исидора улыбнулась, вспоминая об этом.
Симеон был шокирован ее словами.
— Сначала отец спорил с ней, а потом начинал смеяться, — сказала Исидора. — А затем и мама присоединялась к нему, так что все заканчивалось хорошо.
— У меня такое ощущение, что я попал в семью, которой никогда не знал, — сказал он. — Я ведь понятия не имел о том, что отец плавает в море лжи и обманывает всех подряд, начиная от торговцев и заканчивая любовницами. И я опасаюсь, что в любой момент мне станет известно о долгах чести.
— Он был игроком?
— Понятия не имею, — пожал плечами Козуэй. — До сих пор ко мне никто не обращался с просьбой оплатить карточные долги. Но я совсем не знал отца.
— Возможно, дело в том, что человеку вообще трудно постичь другого человека, — предположила Исидора.
Симеон с резким стуком положил на стол нож и вилку.
— Я человек постоянства, привычек, Исидора, — сказал он. — Я не привык к хаосу.
— Знаю, — ответила Исидора, чувствуя, что ее меланхоличное настроение вполне подходит его состоянию.
— И мне не нравится — поверь, очень не нравится — постоянно опасаться того, что в любой момент может выявиться еще какая-нибудь неприятная правда об отце. В детстве я был ненаблюдательным и не замечал, о чем спорят родители. Меня больше увлекали мысли о путешествиях.
Исидора улыбнулась.
— Неужели ты мечтал ездить по миру с самого детства? — спросила она.
— Я уехал из страны, как только стало возможно, — ответил Симеон. — Отец думал, что я буду путешествовать только год. Я знал, что года не хватит, хотя и не предполагал, что мое путешествие затянется так надолго. Но я непременно вернулся бы назад, если бы только предполагал, что моя семья трещит по швам.
— Как ты изменился, — заметила Исидора. — Раньше ты жаждал приключений, а теперь тебе хочется той спокойной жизни, которую ты прежде презирал.
— Существует такая вещь, как… избыток приключений, — сухо проговорил Симеон.
— Ну, если уж ты решил расплачиваться даже по необычным счетам, то, уверена, хаос тебя не одолеет. — А вот эти слова Исидора должна была сказать, и она это сделала. — Вот что, Симеон, я подумала о твоем нежелании жениться на мне, и теперь мне кажется, что твоя интуиция с самого начала тебя не подвела. Я не самая подходящая жена. Поверенный говорил, что мы могли бы расторгнуть брак, и я считаю, что мы должны его послушать.
