Книга На Дороге - Софья Вель

любила, не была достаточно хороша; бьет — она непослушная, делает все не так… Жена — источник зла. Дитё не вовремя закричало — она плохая мать. Не дай Творец, ребенок умер — виновата она. Я погляжу, невеста — девка крепкая, таких любят! Они рожают много и часто, однажды сердце ее загрубеет и станет все равно. Жизнь надо как-то жить. Устанет, от мужа гулять начнет.

Знахарка смотрела на Сильвию, широко распахнув выцветшие в серый глаза. Сильвии стало обидно, как Авдотья умудрилась прожить жизнь, светло веря в любовь? У неё же от самого слова сводило нутро. Все больше злясь, остановиться уже не могла:

— А для женщины нет беды хуже, чем на стороне любовь крутить. Муж узнает — убьёт. Любовник рано или поздно бросит. А она останется разбитая, поруганная, опустошённая.

— Погоди, а ежели полюбовник и есть любовь?

— Авдотья, отчего ты наивная такая!? Кому нужно с замужней связываться? Только если хотеть мужу её насолить. Или если «милый друг» до добычи охоч. — Авдотья последнего явно не поняла. — Охотник и дичь, понимаешь? Дичь поймана, голод утолен, шкура пошла на плащ. Он победитель. Ну а супругу остается только….

— Только? — провокационно спросила Авдотья.

— Сама-то как думаешь? — Авдотья пожала плечами и смотрела пытливо. Сильвию все это злило. — Неверных жен камнями забивают, или к лошадям привязывают.

— К лошадям? — лицо Авдотьи вытянулось.

— Да, — пожав плечами, ответила Сильвия, — у степняков так принято. Помню одну. Красавица, отец целый табун в приданное дал, свадьбу две недели гуляли, сам конунг благословил. Молодые смотрели друг на друга так, что дрожь брала! Все девки завидовали: муж еще нестарый, свой табун водит, подарки дарит, с конунгом приятельствует. Свадьбу отгуляли, зажили. Хорошо зажили. Пока однажды не приехали в их станицу гости, среди гостей был парень. Молодой, лихой. Как уж все случилось, не знаю. Она потом рыдала, что это Любовь была! О «любви» прознали. У степняков разговор короткий. Расправа не заставила себя ждать, несчастную даже слушать не стали. Всех незамужних и молодух согнали смотреть, чтоб не повадно было. Девчонка плакала и билась, обиженный муж сам к лошади привязывал… Я умоляла конунга пощадить, или чтоб хоть не так страшно. Он и не взглянул, только брезгливо сплюнул, а у меня молоко ушло… Пришлось дочке козой довольствоваться.

— А что полюбовник, — растерянно спросила Авдотья, — он не вступился?

— Шутишь?! — хмыкнула Сильвия. — Мальчишка бежал к родне, усобицу начинать не стали. Побоялись гнева конунга, да и спрос с него какой? У мужчин же всегда женщина виновата: она — соблазн, а он — жертва. Как говорят степняки: «Дев попутал». По весне женился, детьми обзавелся. Все честь по чести. — Сильвия взглянула на Авдотью прямо. — Если бы женщины были сильнее, никогда замуж не выходили. Тяжко это — жить, во всем подчиняясь чужой воле. Кто добровольно идет в рабство? Там оказываются только проигравшие, военнопленные.

Авдотья больше не смотрела на спутницу, только жевала беззубым ртом. Словно бы откликаясь на слова Сильвии, встрепенулись изрядно захмелевшие мужики.

— Эй, бабы, ять вас раз так, а ну, замолчали! — особо буйный метнул в воющих баб сапогом, и метко. «Осчастливленная» баба взвизгнула и осела, потирая ушибленный бок. Сильвия злорадно посмотрела на растерянную Авдотью.

— Мужики, тащи гармонь, плясать будем! — заорал владелец сапога. И завел неприличную частушку, мужики подхватили, бабы поохали, но заулыбались. Сильвия отвернулась. Авдотья посмотрела пристально:

— Погоди, — начала Авдотья, — ежели не по чужой воле, ежели всю жизнь в согласии, в любви?

— Что такое любовь?

— Когда помереть за другого готов! — радостно выпалила Авдотья.

— Неее, Авдотья, не помереть…Это когда жить для другого готов, и терпеть, и прощать, и зная, что в том месте тонко, собой покрывать. Любовь — это труд, только, видимо, к нему никто не пригоден.

— Может, они пригодны? — проницательно заметила Авдотья. Сильвия только фыркнула.

В деревне на постой решили не оставаться. Когда пьяные местные мужики масляно глянули на них, Авдотья заторопилась прочь, ссылаясь на уже назначенную в соседней деревне свадьбу.

Путницы легли спать возле разлапистого куста. Авдотья старательно укутала Сильвию, так что та почувствовала себя скорее спеленатым младенцем, чем взрослой женщиной. Сон не шел. Авдотья, не в пример обычному, тоже ворочалась и кряхтела. Затем, так и не найдя покоя, заговорила:

— Ты ведь от супружника бежишь, а второй еще злее. Зачем мужу изменяла?

— Осуждаешь? — с вызовом бросила Сильвия, но потом смягчилась. — Я не верю воспоминаниям, как будто не со мной все было.

— Опоили тебя чем?

— Нет. Не знаю. Вряд ли. Мне часто кажется, что сама хотела. Если бы не хотела, то не было бы ничего, — грустно закончила Сильвия.

Авдотья не унималась:

— Расскажи про супружника своего, ну и про этого. Расскажи про все.

— Вот любопытная! На что тебе?

— Я так нонча не усну! Мне-то можно, я старая, скоро в могилу. Я ж никому не расскажу, разве что Остолопику, да он и вовсе осел!

Сильвия минуту молчала, потом сдалась:

— Ладно, твоя взяла. Что рассказать?

— Все рассказывай, глядишь, и уснем.

Сильвия посмотрела на звезды.

— Авдотья, знаешь, что звезды поют? Только вот людям не услышать… Я не степнячка, верней, ею не родилась. Я родилась в городе, где все было по-другому. Сейчас мне кажется, что это забытый сон со сказками, магией и милосердием. — Сильвия усмехнулась последнему слову, странно было ставить его в ряд с двумя другими. — Мой первый муж был особенным, в нем была Старшая кровь, и больше всего он хотел найти своих.

Сильвия замолчала, слушая дыхание бабки, может, уснула?

— Родственников? — Авдотья не спала. Сильвия вздохнула:

— Вроде того.

— Нашел?

— Да.

— И?

— Я спать хочу, — Сильвии стало не по себе, говорить расхотелось.

— Как ты к степнякам попала?

— Стала ценой его бессмертия, — отрезала Сильвия. — Авдотья, я ничего не знаю о любви. Я не помню ничего до степняков.

Авдотья тяжело вздохнула.

— А степняка ты любила?

Сильвия долго молчала.

— Невозможно было не любить юношу, влюбленного в сказки. — Она вздохнула, потом продолжила. — Я часто мечтала, чтобы растворилась степь, растворился его народ, и остались только я и он… Но человек неотделим от своего рода, а степняков я ненавидела, и этого принять в нем так и не смогла.

— А те, два, других… Любила? — Авдотья позиций не уступала.

— Едва ли я бы хотела жить ради кого-то из них, — усмехнулась Сильвия.

— А ради степняка?

— Не знаю, жила же.

Вдруг раздался громкий храп — старая травница крепко спала. Сильвия промаялась без сна до утра и только на рассвете уснула.

Сны дракона. Драго и Зарина.