был завален лесоматериалами из дуба, ясеня, красного бука и др.
Я поднял глаза: какой-то мужик дёргал верёвки от колоколов.
И вот что делать? Эту церковь превратили в склад. Где дели священника — примерно представляю. Но мне от этого не легче. Я вздохнул: уже вторая ниточка к обретению знаний из книги Лазаря оборвалась.
Я так расстроился, что не сразу обратил внимание на старушку, которая ходила внутри ограды и возмущённо ворчала:
— Завалили всё! Загадили! Чтоб вас на том свете, ироды, черти на сковородке жарили! Чтоб вам повылазило!
Я отметил, что мужик, который, наконец-то бросил терзать колокол и спустился вниз, прошел мимо старушки и даже не ответил, когда она плюнула на него.
Ну что же — мой клиент.
— Здравствуйте, бабушка, — вежливо поздоровался я.
Старушка по инерции продолжала причитать и обличать кого-то.
— Что случилось? Могу я чем-то помочь? — спросил я и старушка ошалело вытаращилась на меня.
Была она как две капли воды похожа на Серафима Кузьмича, только более прозрачна и менее мерцательна. Одета она была в нарядную кофту и юбку, голову её до самого подбородка покрывал плат.
— Сынок! Ты что, меня видишь? — охнула старушка.
— Вижу, бабушка.
— Ох ты ж божечки какие! — всплеснула руками она и опять запричитала.
Я подождал, пока поток эмоций у неё иссякнет и спросил:
— А давно церковь в склад превратили?
— Дык давно! Почитай года три как! — старушка опять завелась причитать.
У меня время неумолимо истекало, пора уже возвращаться, поэтому я невежливо перебил её:
— А священники куда девались?
— Дык отца Онуфрия куда-то аж за Тобольск выслали. А отец Демьян на село уехал.
— А вы не знаете случайно, этот отец Демьян, он латынь знает?
— А как же! — гордо молвила старушка, — и латынь, и древнегреческий. Отец Демьян всё знает! А уж как поёт, голос как мёд, аж за душеньку берет. Пока служба закончится, я так наплачусь, аж душа радуется.
У меня аж давление от хороших новостей подскочило. Но следующий вопрос я задал всё-таки спокойным тоном:
— А в какой деревне теперь живёт отец Демьян?
— Дык в Ольховке.
Появившаяся улыбка после известия о латыни отца Демьяна, исчезла — Ольховка находилась на краю географии нашего района.
Эх, придётся возвращаться в Агитбригаду.
Глава 22
Но не всё было так легко и просто, как хотелось.
Легко решить, что, мол, вот вернусь на Агитбригаду, поеду с нею в Ольховку и там найду отца Демьяна, а уж он, только увидев такого красивого меня, моментально обучит меня латыни. А на самом деле проблем зашибись, как много. Это у нас, в моем времени, захотел — вызвал такси или же сел на автобус там, на маршрутку, на скутер и т. д., и поехал, куда надо. В эти же смутные времена в провинции было особенно неспокойно. Все боролись против всех: кулаки с бедняками, церковники с атеистами (и даже внутри церкви пару раз за последние годы, как я понимаю, жахнул раскол), герои гражданской войны с тыловиками, которые где-то отсиделись. Комсомольцы обличали мещан, бывшие красные командиры — проповедников «тьмы и мракобесия». И так далее.
В общем, чехарда творилась такая, что сам чёрт голову сломит.
И одинокий подросток, бредущий куда-то по дороге, мог запросто угодить под облаву или ещё в какой-нибудь нехороший переплёт. Поэтому я и решил держаться пока школы и агитбригады. А там дальше видно будет.
Так я размышлял, торопливо направляясь обратно в трудовую школу.
На углу Рыбинского переулка и улицы Интернационала находилась лавка, где продавали «шорно-седельные изделия городского и обывательского образца». На самом деле, судя по витающим вокруг ароматам — там был явно какой-то наркопритон.
И вот же угораздило меня сократить путь! Просто хотел чуть дальше, за углом, прикупить беляшей. А то непонятно, что там мне с ужином перепадёт, вдруг в изоляторе принято держать узников на хлебе и воде. А у меня растущий организм.
В общем, когда меня окликнула девица, я даже почти и не удивился:
— Мущщина, угостите даму папиросочкой? — игриво взмахнув сильно накрашенными ресницами, произнесла девица, явно немолодая, порядком истасканная, в стеклярусных бусах и плиссированной короткой юбке, облегающей толстые ляжки в фильдеперсовых, словно измазанных салом, чулках, и послала мне кокетливый воздушный поцелуй.
— Не курю, — кратко ответил я и хотел уже прибавить шагу, но настырная дамочка цепко ухватила меня за рукав и томно выдохнула:
— А, может, такой приятный мущщина желает отдохнуть в салоне? За два часа другривенный.
Я аж отшатнулся от такого предложения. Возможно, был бы Генка, он бы и повёлся, но я-то примерно представлял, сколько народу прошло через «салон» и какие букеты болезней там цвели, поэтому отрезал:
— Нет. Спешу.
И тут дамочка пронзительно завизжала, продолжая цепляться за мой рукав:
— Спаситя-я-я-я! Убиваю-у-у-ут!
Из-за угла выскочили два мужика, явно блатной наружности.
Один, повыше, с багровым носом и непокорной копной сальных волос, лихорадочно блестя глазами с расширенными до черноты зрачками, заявил, растягивая слова:
— А что это ты, паря, к честной девушке пристаешь?
Я промолчал, не давая втянуть себя в разговор.
Второй подельник между тем молвил, через слово хихикая:
— Хи-хи, поглумиться над барышней, хи-хи, хотел?
Тем временем барышня, полезла ко мне в карманы.
— Да он совсем пустой, — презрительно растягивая слова, сказала она.
— Я из трудовой школы имени 5-го Декабря, — сказал я, — тороплюсь я, мужики. Меня в изолятор посадили, а надо было в город отлучиться. Так я тихонько сбёг. Теперь надо до проверки успеть вернуться. Иначе заведующий в карцер посадит.
— Хи-хи, во даёт! — расхохотался вдруг хихикающий подельник, — молодёжь нынче какая, хи-хи, шустрая пошла.
— Ладно, иди давай, — хохотнул и себе багровоносый. — И не ходи здесь лучше.
— Понял, не буду. Спасибо, дяденьки! — сказал я и со всех ног припустил по дороге, пока они не передумали.
Повезло, что уголовники явно были под наркотой.
— Ты мог попасться! — возмущался Енох (если бы он только знал, сколь близок он сейчас к истине!).
— Но ведь не попался, — резонно заметил я и спрыгнул с чердака на пол.
И в этот момент на дворе заскрипел песок под чьими-то шагами. Послышались голоса.
— Сюда идут, — сказал Енох и исчез.
Если честно, я не знаю, почему он всегда так делает, ведь его всё равно никто не видит. Хотя, может, перестраховывается.
Звякнул замок, я еле успел сесть на стул, как дверь распахнулась.
— Выходи! — буркнул дежурный, но уже другой, белобрысый паренек с носом картошкой и чубчиком торчком.
— Куда и зачем? — даже не подумал встать со стула я.
— На СТК, ясно куда, — нахмурился дежурный и добавил, — давай быстрей, а то и мне попадёт из-за тебя.
Ясное дело, я не хотел подставлять парня, поэтому дисциплинированно встал и пошел за ним.
Мы прошли по знакомому маршруту в знакомый зал, где заседал СТК, как сокращенно называли совет трудовых командиров.
Сегодня вечером на СТК было относительно малолюдно. Кроме тех же двух воспитанников за столом находились воспитатель и заведующий. На диванчике, в дальнем углу, сидело ещё два подростка.
— Капустин! — воскликнул Виктор и, не удержавшись, ехидно добавил, — неужели вернулся? То-то я смотрю, тебя на СТК давно не было!
— Скажите, а ёрничать и насмехаться над другими воспитанниками — это допустимо для руководителей СТК? — не смог промолчать я (этот подросток меня начал выбешивать, как и вся ситуация). — Или это он только по отношению ко мне так?
— А ты не оборзел ли, Капустин⁈ — возмущенно воскликнул второй воспитанник, вроде Кривошеин его фамилия была.
— Прошу обратить внимание и занести в протокол, — обратился я к воспитателю, — что оба руководителя СТК ведут себя некорректно по отношению ко мне и позволяют хамство и грубость, пользуясь своим положением. Налицо превышение полномочий. И я требую рассмотреть это на совместном заседании СТК и общего собрания воспитанников школы!
У воспитателя дёрнулся глаз, а оба командира СТК вылупились на меня, словно старая дева на голого негра.
— Успокойся, Капустин, — неожиданно подал голос заведующий. — Никто тебе не хамит, не выдумывай. Старшие товарищи указали на недопустимость твоего поведения. Так что никакого разбора их поведения не будет.
— Ясно, — сказал я, — налицо так называемая социальная справедливость.
— Вот и хорошо, что ты всё понимаешь, — нервно хохотнул заведующий и добавил, успокаиваясь, — ты лучше расскажи, Капустин, что мы с тобой дальше делать будем?
— Прошу уточнить формулировку вопроса, — сказал я.
— Эвона как заливает! — от избытка чувств хлопнул руками по коленкам Кривошеин и спросил. — Капустин, где ты так выражаться
