ошибки Сиверса, считали что не стоит выгонять генерала из армии с позором после 43 лет службы и доводить дело до процесса. Рузский отправил великого князя в Ставку в Барановичи, чтобы он, будучи свидетелем работы генерала Сиверса, мог повлиять на решение Верховного Главнокомандующего. Главным аргументом против начала процесса был неудачный опыт суда над генералом Ренненкампфом. Великий князь подчёркивал, что такие процессы вредят имиджу армии, подрывая авторитет Верховного командования и подавляют инициативу генералов. В результате, Андрею Владимировичу удалось убедить Ставку передать то дело в ведение генерала Рузского, и 12 февраля князь возвратился в Барановичи, где и находился до середины марта. 16 марта Андрей Владимирович прибыл в Царское Село для исполнения своих обязанностей как члена Свиты. В то время решался вопрос о снятии с должности командующего Северо-Западным фронтом генерала Рузского, чьё здоровье пошатнулось от непрерывной напряжённой работы в штабе. Андрей Владимирович рекомендовал императору кандидатуру Сухомлинова, однако Рузского сменил генерал Алексеев. 1 апреля Андрей Владимирович вернулся на фронт, уже в распоряжение нового командующего фронтом.
20 апреля Андрей Владимирович получил от командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта Безобразова следующую телеграмму:
«Прошу ваше императорское высочество не отказать сообщить о согласии принять вами должность командира лейб-гвардии конной артиллерии».
Так как решение всех вопросов, связанных с назначениями лиц императорской фамилии на военные должности, взял на себя великий князь Николай Николаевич, князь Андрей в первую очередь отправил ему телеграмму:
«Генерал-адъютант Безобразов запросил меня, согласен ли я принять должность командира лейб-гвардии конной артиллерии. Почитал бы себя счастливым стать во главе своей родной части, ежели с твоей стороны последует на это согласие. А.».
В своём дневнике великий князь подробно описывает обстоятельства своего назначения:
«Еще осенью 1913 г., когда я был в St. Moritz’e, мама мне писала, что дядя Николаша был у нее, и спрашивал ее мнения относительно моего назначения на эту должность. Я тогда же ответил мама, что ничего не могу ей ответить, т. к. считаю, что эти вопросы должны решаться непосредственно между мною и дядей Николашей, который мог бы мне об этом сам написать. Ответ мама был написан в обиженном тоне, на что я, конечно, поспешил утешить ее, что и в мыслях не имел ее обижать, но что вопросы служебного характера должны следовать своим порядком, а частные переговоры не должны иметь тут места. Весной 1914 г. еще в St. Moritz’e я попросил меня уволить от командования батареей по расстроенному здоровью. Через месяц от командира лейб-гвардии конной артиллерии Н.А. Орановского я получил письмо, в котором он мне сообщает, что скоро получает новое назначение, и спрашивает меня, желаю ли я быть назначенным на его место. Я ему ответил, почти как и мама, что по данному вопросу я отвечать не могу, т. к. мне никто официально эту должность не предлагал. Затем снова получил от мама запрос по тому же делу, и мне пришлось в этот раз ответить отказом. Я не считаю себя вправе, только что отказавшись от командования батареей по расстроенному здоровью, принимать высшую должность. На этом временно вопрос и кончился.
За два дня до мобилизации я был в имении «Беззаботное» у дяди Николаши по делу мама, в предвидении мобилизации, и заявил ему, что в случае войны я готов снова вернуться в строй. Затем уже во время войны я неоднократно видел дядю Николашу, и лишь один раз он меня спросил, как мое здоровье. Я в то время страдал головокружением, о чем чистосердечно и сознался ему. После этого от Бориса я узнал, что он понял меня в том смысле, что я не желаю этого назначения.
В январе этого года в Петрограде я был у Сергея Михайловича, который спросил меня, желаю ли я быть назначенным командиром лейб-гвардии конной артиллерии. Я ему сказал, что если предложат, то не откажусь. Он об этом телеграфировал в Ставку, но какой получился ответ, я не знаю. Слышал, что как будто верховный ему ответил, что сам знает, когда меня назначать, или что-то в этом роде. Теперь, на днях, в Варшаве Безобразов меня тоже об этом спросил. Я ему то же самое ответил, что отказываться не буду, ежели предложат. В воскресенье он должен был быть в Ставке, и результатом его разговора с верховным и была присланная мне телеграмма».
Лишь 11 мая, Андрей Владимирович получил от Сухомлинова телеграмму о том, что 7 мая высочайшим приказом он был назначен командующим лейб-гвардии конной артиллерией с оставлением в звании флигель-адъютанта. Так как части гвардейской артиллерии не составляли единого целого, а были распределены между разными подразделениями на всём театре военных действий, было решено, что Андрей Владимирович временно останется в штабе Северо-Западного фронта, где и сформирует штаты своего управления.
Первые месяцы в новой должности Андрей Владимирович провёл, знакомясь с текущими делами артиллеристов и инспектируя батареи, рассредоточенные по фронту. Гвардейская конная артиллерия состояла из 6 батарей, приданных разным армейским частям. В боевом отношении артиллеристы подчинялись командирам подразделений, артиллерийскую поддержку которых они обеспечивали. Таким образом, в компетенции Андрея Владимировича находились преимущественно вопросы снабжения, организации, обучения пополнения, награждения и производства в чины. На этой должности великому князю удалось претворить в жизнь два важных начинания. Во-первых, Андрей Владимирович настоял на формировании запасной батареи для своего подразделения. Формирование запасной батареи позволило отчасти ослабить недостаток кадров, вызванный большими потерями в ходе войны. До её учреждения пополнения в гвардейскую конную артиллерию шли непосредственно из армии. Такие пополнения не всегда могли соответствовать элитному характеру лейб-гвардии по своим служебным и моральным качествам. Теперь же пополнения сначала проходили через запасную батарею, в которой их «подтягивали», и лишь потом отправлялись на фронт[129]. Во-вторых, в 1916 г. батареи были сведены в три дивизиона двухбатарейного состава, а в декабре 1916 г. было решено сформировать 4-й дивизион (т. е. ещё три батареи – 7-ю, 8-ю, 9-ю), вооружённый тяжёлыми орудиями. Сведение батарей в дивизионы повышало огневую мощь подразделений, а формирование новых батарей должно было увеличить силы конной артиллерии на треть[130]. Командующий также принимал различные меры для того, чтобы значительные пополнения органично вливались в ряды конных артиллеристов и ощущали свою принадлежность к корпорации. Например в канун праздника конноартиллеристов Андрей Владимирович учредил нагрудный знак Лейб-гвардии Конной Артиллерии.
Боевой путь гвардейской артиллерии в годы Первой мировой войны воссоздал К. Киселёв, в своём «Историческом очерке», опубликованном в эмиграции[131]. Документы, послужившие материалом для этого очерка, были собраны великим князем Андреем Владимировичем в годы изгнания. Согласно очерку, батареи в годы войны участвовали в следующих боях:
