голос Хальвдана. — Поделили мою порченую шкуру?
В его глазах не было злости, он оглядывал всех с интересом и лёгкой насмешкой. Словно “шкура”, которая была так дорога ещё недавно, стала ему вдруг безразлична. Хотя чего уж тут весёлого.
Рогл с Зореном виновато переглянулись, а Млада отмахнулась, улыбнувшись, будто ничего и не было:
— Забудь.
— Отчего же? — воевода прошёл внутрь и, слегка поморщившись, сел у огня, над которым кипел очередной отвар. — Может, и правда стоит попробовать? Меня от Ведановых зелий скоро наизнанку вывернет.
Сестра обиженно сжала губы и фыркнула, хоть и понятно, что задеть её верег не хотел. Просто за зубоскальством прятал досаду на самого себя, которую успел-таки показать Младе. Тяжело сильному воину бременем ложиться на плечи спутников, что его гораздо слабее. Ударяет это по гордости не менее больно, чем острый топор — в грудь.
— Не стоит, — Млада слишком резко положила меч рядом с собой, и тот громко звякнул. — А ну как не получится? Опасность грозит и тебе, и Роглу.
— Предлагаешь идти через пустыню, едва залечив раны? — усмехнулся верег. — Хорош же из меня выйдет спутник, а уж защитник при случае и того лучше.
Млада обвела всех взглядом. Они смотрели с ожиданием и укором. Будто она зла кому-то желала. Надо же! Ополчились против неё! Даже Ведана, похоже, уже не видела в том, чтобы воспользоваться посохом, ничего плохого.
— Пёс с вами! Делайте, что хотите.
Млада встала и вышла наружу. Остановившись под навесом, она выдохнула, стараясь успокоиться, а затем пошла вперёд, по зеленеющему под полуденным солнцем лугу. Ей просто нужно побыть одной, обдумать всё спокойно. Может, не о чем волноваться: с Роглом и Хальвданом всё будет в порядке. Но беда в том, что она не доверяла Зорену и тем знаниям, которые он успел передать мальчишке. Всё казалось, будто таится в его голове злой умысел, и он только выжидает, чтобы осуществить его.
Хальвдану, расстроенному и подкошенному недугом, хочется верить, что от хвори можно избавиться так просто. Быстро и без мучений. На него давит ответственность за Кирилла, а потому он хочет всё сделать поскорей. Его можно понять. Но Млада опасалась, что ему станет только хуже, а то и вовсе Забвение необратимо навредит воеводе. Она едва выдернула его из западни, а теперь подступала другая. И тут не вдруг сообразишь, как при случае с ней бороться.
Показались вдалеке белые крупицы пасущихся у холма овец, донёсся тихий голос пастушьего рожка и лай с подвыванием — собаки. Проступили на окоёме ослепительные и грозные пики южной стороны Холодного Гребня. Млада остановилась и поняла, что ушла уже далеко: мазанка осталась позади малым светлым пятном.
Получается, она снова бросила всех на пороге важного решения, ушла, поддавшись своим мыслям и страхам, махнув рукой на всё, не желая ввязываться в споры. Так проще.
Сколько можно?
Ругая саму себя на чём стоит свет, Млада повернула назад, быстрым шагом, едва не спотыкаясь, дошла до лачуги, боясь опоздать невесть куда.
Все сидели внутри и, кажется, молчали. Ведана в который раз осматривала спину раздетого по пояс Хальвдана, а Рогл с Зореном наклонилась над лежащим перед ними посохом, не решаясь к нему прикоснуться.
— Вы все же начали? — выдохнула она с порога.
Воевода поднял взгляд и криво ухмыльнулся.
— А ты решила поглазеть?
Млада скривилась от его издевательского тона. Чуть слово поперёк сказала — и снова между ними будто бы залегла тень, а ведь показалось, что они с верегом начали находить общий язык.
— Я просто хочу… быть здесь.
Хальвдан лишь дёрнул бровью — мол, поступай, как знаешь — и лёг на живот.
Зорен тихо наставлял Рогла, а тот кивал, не сводя слегка испуганного взгляда с посоха. Что творилось сейчас в его голове, можно было только гадать. Столько всего свалилось на вельдчонка — кто бы мог подумать, что в нём таится такая сила.
Млада присела рядом с ним и мягко провела ладонью по спине.
— Я верю, что ты справишься…
— С чего ты вдруг поверила? — поёжился Рогл, будто бы в желании сбросить её руку.
— Теперь у меня нет другого выбора. На одну только себя я надеяться больше не могу.
Мальчишка осторожно взглянул на неё и вдруг улыбнулся, лишь укрепляя в сердце уверенность, что всё будет хорошо.
— Когда возьмешь посох, будет больно. Очень, — напоследок предупредил Зорен. — Главное, не потеряйся в том, что увидишь — на тебя обрушится много видений. Это память Корибута. Если заблудишься в ней, то уже не вернёшься.
Рогл закусил губу и, показалось, засомневался, но затем ещё раз твёрдо кивнул. Млада пересела поближе к Хальвдану, который в напряженном ожидании уставился куда-то перед собой. Ещё бы! Отдать себя и свою жизнь в руки мальчишки, только познающего свои умения, это, верно, как не глядя шагнуть в пропасть, дно которой сокрыто туманом. Но на его спину невозможно было смотреть без содрогания. Надежды на скорое выздоровление нет. И Млада, прекрасно зная мучения воеводы, понимала, что на его месте тоже согласилась бы на риск. И ей хотелось сказать верегу что-то ободряюще, но слова застревали в горле сухим песком. Она скажет. Потом. Когда он излечится.
Рогл склонился над воеводой, осмотрел его, будто бы ощупывая тропу, по которой предстоит пройти, и нашарил рядом с собой посох. Лишь на миг его ладонь замерла, а затем он сжал пальцы на древке.
Млада ожидала чего угодно: что он впадет в беспамятство, скорчится на полу от боли или закричит — но вельдчонок лишь стал прямым, как палка, и уронил голову на грудь, показалось, он перестал дышать. Сидящий за его спиной Зорен тревожно подался вперёд. Но тут Рогл снова вскинулся — Млада и Ведана одновременно отпрянули: его глаза стали полностью чёрными, словно сама ночь вдруг опрокинулась в них. Вельдчонок протянул ладонь и остановил её над спиной Хальвдана. С его пальцев потёк тёмный туман или дым, заструился, как вода из переполненной чаши, и обволок кожу воеводы тонким слоем. А затем начал мало-помалу впитываться в неё.
Поначалу тот будто ничего и не чувствовал, но через пару мгновений по телу его прошлась судорога. Хальвдан сжал кулаки и уткнулся лицом в сложенные под головой руки. Но ни единого звука не вырвалось у него, лишь дыхание стало тяжёлым и быстрым.
Рогл водил ладонью от его шеи к поясу, в глубине навершия посоха бился слабый холодный свет, то разгорался ярче, то гас — и тогда вельд кривился от неведомого мучения.
Зорен аж взмок,
