Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
банда? – встрял в разговор Каменев, всячески придавая звучанию голоса ноту самодовольного сарказма. – До княжеских спален добрались?
– Николай, знаешь что… – прервал его статский советник. – Это не доказательство твоей версии, и уж тем более не опровержение версии Владимира Алексеевича. Старик мог помереть просто так, от застарелой болезни сердца.
– Мрут, ваше высокородие, чересчур обильно, не находите? – перешел на иронию тенор.
Статский советник не стал отвечать, а только дважды махнул рукой: один раз в сторону Каменева – хватит паясничать, второй раз – поворотившись к Уварову: собирайся, надо обследовать место.
– Николай, поедешь с нами?
– Куда? – переспросил он. – А, на квартиру Званцева? Нет, не поеду. Полагаю, направление дела вполне определено, мне там делать нечего. К тому же у меня есть своя версия, тут я ничего нового не узнаю.
Последнее заявление прозвучало так, словно капризный ребенок отказался от конфет потому только, что ему перед этим не купили игрушку. Казалось бы: если уж ввязался в расследование, так будь любезен – доведи до конца: такая позиция обычно нравится мужчинам.
Прекрасная половина человечества часто придерживается иной, хотя столь же логичной и обоснованной позиции: если не понравилось сразу, не надо себя мучить и продолжать до победного. Лучше уж тогда бросить все к чертям и заняться чем другим, благо вариантов много.
В подтверждение тезиса, что род человеческий делится на мужчин, женщин и теноров, профессор Каменев выбрал сейчас совершенно абсурдный способ участвовать в уголовном расследовании: что нравится – принимаю участие, что не нравится – туда не поеду. Он достал из кармана золотые часы, которые показывали ровно пять вечера: «А у Званцевых рано ужинают…»
– Почему же рано? – удивился статский советник и тоже полез в карман. – Хотя да, в половине седьмого…
– Какая половина седьмого? – голосом, полным ужаса, проговорил Каменев и приложил безмолвные часы к уху. – Я покойник…
Забыв обо всем на свете, он полетел в театр, где проходила вечерняя, одна из заключительных репетиций новой постановки «Евгения Онегина». О деле он больше не думал, а занят был только той мыслью, получит ли от дирижера Эдуарда Францевича нагоняй за опоздание.
В отличие от него сыщики – люди, облеченные властью, а потому в чем-то подневольные. Могли ли они сказать «Званцев, конечно, мертв – но нас это не устраивает»? Могли – но от этого поездка на место возможного преступления не перестала бы быть обязательной.
Дверь им открыла Эльза, совершенно осунувшаяся за несколько дней. Движения ее напоминали не столько движения марионетки, дергающейся вослед за рукой, сколько механического человека, заведенного на пружину: ни одного лишнего жеста, ни одной эмоции на быстро постаревшем лице – да и те немногие казались предельно скупыми и экономичными.
Увидев на пороге сыщиков, она отступила от двери на два шага влево и чистым голосом сказала «Проходите, господа». Чистым – не значит без хрипов и фальши: он был таким оттого, что как и жесты был механическим, словно принадлежал искусно сделанному манекену, где в нужный момент воздух заполняет легкие, где ювелирно, с точностью природы мастер сделал голосовые связки, где, наконец, лобные и грудные кости образовали своего рода деку – но где нет единственно того, что отличает куклу от человека – жизни.
Она проводила сыщиков до кабинета Петра Казимировича, бывшего ему и спальней, где теперь лежали его останки. Смерть застала старика за письменным столом, на котором лежала писчая бумага, не тронутая чернилами, а перо, выпавшее из руки, образовало на ковре маленькую фиолетовую кляксу.
– Будьте любезны, молодые люди, перенесите его на диван, – попросил врач. – Мне надо сделать себе мнение по причине смерти.
Антон Карлович и Владимир Алексеевич взяли покойного, хотя любой из них мог в одиночку справиться с этим – и дело было не в природной худобе. «Несчастный старик, – подумал Уваров. – Не смог пережить гибель сыновей. Сначала Алексей, его любимчик, потом Михаил. Да и кто бы смог пережить такое?»
Маленькое и тщедушное тело, словно высушенное обрушившимся горем, положили на диван, доктор нацепил пенсне.
– Без вскрытия сказать трудно, но я предположу: левожелудочковая недостаточность. Вероятно, случился сердечный приступ, повлекший за собой кардиогенный шок.
– У него были шансы? – спросил статский советник.
– При его возрасте и состоянии? Один на сто, даже меньше. Сделайте себе понимание, господа: молодежь редко сталкивается с кардиогенным шоком, но если он случается, даже они умирают в девяти случаях из десяти. Что уж говорить о старике, да с его сердцем-то. Впрочем, я могу ошибаться – и это мог быть приступ сердечной астмы. В этом случае прими он экстракт наперстянки…
– Снова наперстянка? – перебил его надворный советник.
– Прими он экстракт наперстянки или нитроглицерин по методу Мюррелла, – продолжал врач, не обращая внимание на сыщика, – у него были бы шансы, хотя риск все равно оставался очень значительным. Пока это все, что могу сообщить без вскрытия. Разве что добавлю: умер он примерно от четырех до шести часов назад.
Следов насильственной смерти в комнате не обнаружилось: дверь была заперта изнутри, и только значительными усилиями, не без помощи лома ее вскрыл дворецкий, когда крики Эльзы донеслись до первого этажа. Ничего не было украдено, кровавых надписей на стенах, записок от убийцы или чего-то еще, что наталкивало бы на версию об убийстве, не было.
– Мы понимаем, в каком вы сейчас состоянии… – проговорил сыщик слова, которые по долгу службы ему так часто приходилось произносить.
– Нет. Боюсь, не понимаете, – не меняя ледяного тона, прервала его Эльза. Я очень хотела бы, я чтобы и никогда не поняли, потому что полностью понять – значит пережить. А пережить это невозможно.
Эльза родилась в небогатой семье. Какое-то время она работала в Петербурге учительницей и так познакомилась с замечательным человеком – Алексеем Званцевым. Сам он не обратил на нее особенного внимания – вернее сказать, его заинтересовали только очень интересные и глубокие мысли девушки на предмет музеев и организации экскурсионных кружков. Где-то он спорил с ней, где-то соглашался – и в итоге наблюдения молодой учительницы были опубликованы небольшой брошюрой, которая попала на глаза председателю музейного комитета при Академии Наук. Был им Петр Казимирович Званцев.
Так состоялась ее знакомство со вторым членом семьи, куда скоро она войдет. Старик пригласил автора, скрывавшегося под псевдонимом «Э. К – ер» на обед, чтобы обсудить его идеи, столь четко и с глубоким знанием дела изложенные в брошюре. К его удивлению автором, который должен был быть приват-доцентом или хотя бы магистром, оказалась молодая красивая девушка.
– Эльза Кёльнер – я воспользовалась своей девичьей фамилией, – уточнила она. –
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
