— Карим… Карим! — кричала я в пустоту, а ответа не было. — КАРИМ!!!
Я сидела на бордюре и держала голову какой-то женщины. На вид она была цела, но лобовой удар сломал ей нос, она лежала без сознания. Что я буду делать дальше? Что вообще будет дальше? Что теперь будет с нами — со мной и Каримом? Где он? Где же он, черт возьми?!
Слезы делали картинку дрожащей и расплывчатой. Я уже мало что понимала. Кто-то взял меня под мышки и усадил на порог открытой машины. Меня укутали в теплую фольгу, люди в белом что-то говорили, я ничего не понимала — звуки шли как через толстое стекло. Ту женщину забрали. Я ее уже не видела. Вокруг мерцали огни, выла сирена. Мельтешили фигуры спасателей… Спасателей!
Я вскочила и стала умолять их спасти моего парня:
— Там остался человек! — кричала я и показывала в сторону, где все было затянуто дымом. — Там человек! Спасите его! Прошу вас!
Но они меня будто не слышали. Просто взяли под руки и вернули обратно, оттащили подальше от здания и надели кислородную маску. А я все вырывалась и смотрела… смотрела туда, где в последний раз видела Карима. Те секунды казались настоящей вечностью. Я будто слышала этот звук — как тикает стрелка часов. Как она замедляется. Собирается остановиться, как биение сердца человека.
Он не вернулся. Его нет. Он не вышел обратно…
Но потом случилось то, из-за чего толпа зевак вдруг оживилась. Все резко загудели и начали хлопать. Лился свист одобрения.
Из дымки вышел человек. Это был высокий мужчина — он шагал по асфальту, зажмурив глаза и крепко прижав к себе нечто… Этим нечто была куртка, черная кожаная куртка, которую Карим свернул в комок и нес перед собой как что-то ценное. Неужели он смог это сделать? Неужели он спас малыша?
Он подошел ко мне и взял меня за подбородок.
— Как ты?
Я хотела что-то ответить, но губы просто дрожали. Я молчала и смотрела на сверток.
— Что… что там?
И он аккуратно его развернул.
Внутри был ребенок. Совсем маленький, напуганный, с белым как молоко лицом, которое испачкала сажа. Карапуз вертел головой, искал глазами маму. И я бережно взяла его на руки. Прижала к груди и заплакала. Это было за гранью, такого не придумаешь нарочно, и уж точно сам не пожелаешь.
Но это случилось. В моей жизни появилась кроха. Пускай не моя, но в тот холодный день малыш прижался ко мне, как к собственной маме. И я не могла его отдать, материнский инстинкт был сильнее меня.
19
Карим
Я видел этот огонь. Видел его во сне. Накануне мне приснился кошмар, и в этом кошмаре был отец — он горел на моих глазах. А я ничего не мог поделать, руки не поднимались, ноги не ходили. Я был словно связан и вкопан в землю. А он кричал и звал меня по имени, звал Каримом, звал своим мальчиком, звал сыном… Но я не помог.
Тогда мне и в голову не пришло, что это был вещий сон, в реальности все произошло точно так же. И пускай мои руки не были связаны, помочь отцу я не сумел, я его упустил, позволил ему уйти. И теперь меня мучила вина.
Держу на руках малыша и вижу в его глазах боль, вижу страх. Я как будто вижу в нем самого себя, когда лишился семьи и попал в детдом.
Мы поехали в больницу, чтобы точно знать — с матерью все в порядке, медики за ней присмотрят. Я знал, что косвенно виноват в произошедшем, так что позаботился о той девушке. Приплатил заведующей, чтобы за ней хорошо приглядывали, купил в аптеке импортные капельницы, обещал приехать по первому же звонку. Пускай только скажут, что что-то нужно — я мигом прилечу и все решу. Только бы… только бы она пришла в себя и очнулась.
— Пациентка в коме, — сказала врач. — У нее ушиб мягких тканей, перелом носа. Но главная проблема — закрытая черепно-мозговая.
— То есть… у нее сотрясение?
— У нее очень сильное сотрясение. Пока мы проводим МРТ и делаем анализы… Но предварительные данные говорят, что строить какие-то прогнозы трудно.
— Что это значит? — не понял я. — Что означает «трудно»?
— Это означает, что она может прийти в себя через пару дней, — сказала женщина и потупила взгляд. — Или через месяц.
— О нет… — качал я головой. — Нет-нет-нет… Как же это так?
— Но вы не беспокойтесь, это только временно. Вам есть, на кого оставить ребенка?
— Что?
— Я говорю, ребенок… — протянула она руки к малышу. — Могу я его осмотреть? У него ожог на щеке… надо обработать мазью.
— Нет, — сделал я шаг назад и прижал к себе мелкого. — Извините, но помощь не требуется.
Я понимал, что он не мой. Осознавал, что забрать себе чужого сына не получится. Да и незачем мне было это делать — я не хотел себе детей. Просто… просто я смотрел на него и видел в нем себя.
— Не переживайте так, — успокаивала врач и подходила все ближе. — Его отдадут в хорошие руки… Его будут оберегать и лелеять. Хорошо кормить и пеленать. Он будет расти под присмотром опытных нянь и педагогов.
— Я не отдам его в приют! — оскалился я как дикое животное. — Никакого детдома!
— Это не детдом — это дом малютки. Там есть все для развития младенцев. А также программа детского сада… Затем есть хорошая школа-интернат…
— Вы же сказали, это только временно…
— Конечно, — кивнула врач. — Но кома непредсказуема. На восстановление могут уйти годы. Его мать может уже никогда не очнуться. А ребенку нужно как-то жить.
— Я его не отдам.
— Простите?
— Я сказал, что не отдам ребенка. Ни вам. Ни кому-либо другому.
Стиснув зубы, я прижал головку малыша к подбородку. В тот момент я был готов наброситься на кого угодно, если того потребует защита этого комочка безнадеги. Когда-то и меня так нашли — крохотного, беззащитного, брошенного всеми. Жертву чьих-то ошибок. А потом я попал туда, откуда нормальным уже не выйти. Лучше сдохну, чем отдам ребенка в интернат.
— Ну… — криво улыбнулась врачиха. — Это уже не вам решать, уважаемый… Полиция! — крикнула она. — Отберите ребенка!
Она скрылась за дверью, а ко мне подкатили двое. Совсем зеленый новобранец и уже поднатасканный сержант. Впрочем, мусора — они и в Африке мусора. С ними всегда договоришься.
— В чем проблема? — спросил меня сержант.
И я невозмутимо ответил:
— Да ни в чем. А что?
Но меня окликнула тетя из регистратуры:
— Кто забирает ребенка?
— Отец, — сказал я неправду.
И это сразу же вызвало вопросы.
— Отец? — прищурился мусор. — Это ты, что ли, будешь?
— Да, я. Это мой малой. Какие-то проблемы?
— Проблемы? — поджал он губы. — Да нет. Проблем никаких.