оказалась знакомой. Он ощутил, как что-то отрезает ему руки. Вытерпел и дотерпел, и желал продолжить рисовать, но полотно не захотело и отбросило его кисть.
Всё произошло слишком быстро и легко, что даже не верилось.
Взглянул на руки – на месте. Боль ещё не уходила, ведь провожать её не стал, но на этот раз он не упал и не потерял сознание. «Значит, всегда буду терпеть до конца!», – решил художник, наивность ведь никто не отменял.
Взглянул на полотно – ничего не изменилось. Хотя нет, по обе стороны от острия меча появились маленькие, чёрные точки, но в них художник видел великое начало жизни Данучи.
«Что же они значат?», – спросил себя художник, но отвечать не стал. Вырвал листок из блокнота, написал на нём что-то большими буквами, на родном языке и сжал в кулаке, боясь выронить написанное.
Затем коснулся пальцами до полотна и сразу улетел в жизнь художника по имени Данучи, свалившись в бескрайний обрыв…
-–
История Данучи: фрагмент второй.
Без памяти не жизнь, а почти сказка…
Война, в которой, как бы цинично не звучало, решил принять участие Данучи – между людьми и аврами, между двумя разными, разумными существами.
Их миру повезло меньше, чем другим мирам, и у них творят историю двое, а не один.
И те, и другие имели власть над разумом, но благоразумием больше славились авры.
Внешне они чем-то похожи на людей – всё-таки передвигались на двух ногах, имели две руки, и на каждой по пять пальцев, но и отличия существенны.
Рост до трёх метров, в двое развита мышечная структура, потому для людей авры казались огромными, а, следовательно, устрашающими, несмотря на то, что ни у одного из них не было злого лица, и злость не мелькала в глазах. Представляете? Замахивается мечом, рубит пополам, а лицо без капель злости, и эта черта сильнее других внешних факторов пугала людей, люди дрожали от отсутствия злости во время боя, как бы парадоксально это не звучало. Цвет кожи бордовый, лишённый яркости, но встречались и яркие тона, приближённые к красному, на ощупь – бархат, не было в ней грубости. Лица красивые, казалось, что сами себе их рисовали лёгкой кистью под названием жизнь – для всех людей они одинаковые, а для Данучи нет. Глаза большие, губительные, без белочной оболочки, но этот изъян не казался изъяном. Цвет глаз сочный, яркий, притягательный, и не только серый, карий, голубой. Брови выразительные, носы аккуратные. Объём головы меньше, чем у человека, но в самой голове что-то иное, другие мысли – именно они лишили авров большинства пороков, присущих людям.
Теперь о душе. Их души не похожи ни на круги, ни на четыре стены с четырьмя углами, то есть в их душе есть выход, и он настолько широк, что тяжело промахнуться. Их души свободны, их души способны летать, похожи на какие-то символы и нет ни одной одинаковой – это то, что настораживало Данучи, заставляло сомневаться в разумности этой войны.
У каждого человека душа заперта в оболочку, из которой не выбраться, пока не найдёшь все слабые места и не разрушишь их. Именно поэтому человек так часто шагает по кругу или от стены к стене, из угла в угол – думает, что меняет жизнь, но она не меняется, потому почти все люди всю жизнь одинаковые, неспособные изменить себя. Души авров об этом, даже не задумываются – способны меняться, стоит лишь почувствовать, что это необходимо.
Насколько отличались внешне, настолько разные внутри. Ничем не объединить два разума, ничем их не задобрить друг перед другом. Нет в них ничего схожего, не с чего им начать. Такими их не сделала война, все сами себя делают.
Войне всего десять лет – казалось бы, ещё ребёнок, но их бледная планета, с белой почвой под ногами была забрызгана красными красками. Художник – человек, а краски – его кровь.
Не авры начали войну, не они её закончат, не они бьют первыми, но на одного авра – десять человеческих жизней. Это справедливо, ведь их и так мало, в десятки раз меньше, чем людей. Но у них есть доспехи, что слепят глаза, они из металла, что не пробиваем. В прочем, и мечи из этого металла.
«Как же так?!», – думали они, – «Чем же хуже мы этих людей, раз пытаются прогнать нас из родного угла?!», но, видимо, народ их не так много знает, раз допускает подобные мысли. Да и пусть, всё равно, никем не услышаны, потерялись в собственном разуме…
Если бы полководец остановил кровопролитие и отрёкся от своей навязчивой идеи, то они не стали бы мстить за прежние горести, даже через века. Месть это не про них – история не раз это подтверждала. Судя по тому, что в ней написано, люди не редко пытались начинать войну против авров, почти всегда были жестоки к ним, но их что-то останавливало. Хотя, кто написал эту историю? Не о многом ли он позабыл? Не половину ли страниц он вырвал?
Полководец не остановит войну, пока не добьётся желаемого, пока авры не сгинут в небытие. Он был откровенным в своём желании, не скрывал его, не прятал, показывал каждому прохожему, а встречному о нём говорил.
«Не слишком ли много берёт на себя подобным желанием?!» – размышлял Данучи и отвечал сам себе: «Скорее всего, нет. Его желание возможно воплотить, но он не знает как, а мне известны тысячи способов! Пусть я многого не помню, но память дара не пропустила ни фрагмента. И пусть этим ничего не сказано, и пусть свой дар таинственно скрывал, но мастерство моё, возможно, может всё, а полководец ничего не знает обо всём, что видел мой дар в своей огромной жизни!» …
«На войну я пошёл, так как голоден, там я зверем был, зверем и выл. Лепестки вдалеке, словно молоды, и лишь мне не бывать молодым.», – это слова Данучи после года службы полководцу, перед битвой века, в которой на поле боя стояли четверть населения их планеты.
Ровно год прошёл, как он ушёл из дома, день в день, и такая дикая случайность, что битва века именно сегодня. За этот год в памяти лишь ненависть, жажда крови и пропитанные кровью доспехи, боль от первых ста убийств, безразличие от следующих…
Перед битвой века чувствовал мандраж – так бывает всегда, не страшно. Руки чесались, болели, жаждали сжать в руках меч. Почувствовал запах крови, пальцы затряслись. Белочная оболочка
