Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Принято считать, что с течением времени организмы становятся все более специализированными, у них появляются новые органы, каких не было раньше. Однако иногда бывает наоборот: смелые эксперименты и яркие достижения остаются в прошлом, а выживают лишь консерваторы и середняки. Ну, как если бы на смену веселому дедушке-хиппи из поколения «Вудстока» пришел его скучный внук в костюме, работающий в офисе. Вот так произошло и с сетчатокрылыми. В мезозое они пытались стать бабочками трижды: помимо каллиграмматид, хоботки имелись еще у двух неродственных групп мелких сетчатокрылых из бирманского янтаря (рис. 8.3). Одни из них, бабочковидные кретаналлахиины (Cretanallachiinae), также приукрасились глазчатыми пятнами. Но ни у одного из 6000 видов современных сетчатокрылых хоботка нет – все они довольствуются самыми обычными челюстями для отгрызания кусочков твердой пищи и подбирают тлей, пыльцу, споры грибов и прочую мелочь. И не имеют даже намека на ту коктейльную трубочку для всасывания труднодоступного нектара, какая была у каллиграмматид.
Такая же история произошла и со скорпионницами (Mecoptera). В мезозое в этом отряде насчитывалось целых три семейства с сосущими хоботками (рис. 8.4)[150]. Найдены они в Казахстане и Китае, там же, где и каллиграмматиды. Причем у некоторых крупных скорпионниц – мезопсихид (Mesopsychidae) и аневретопсихид (Aneuretopsychidae) – хоботок был почти таким же длинным, иногда он доходил до середины тела, но при этом тоже не сворачивался. У многих хоботковых скорпионниц имелись широкие крылья, так что их можно было принять если не за бабочек, то хотя бы за мотыльков. Но, как и сетчатокрылым, скорпионницам в конце концов пришлось расстаться с хоботком-трубочкой. Все три семейства хоботковых скорпионниц вымерли в середине мелового периода, в то же самое время, что и каллиграмматиды. Из 600 существующих сейчас видов скорпионниц больше никто не сосет нектар – вместо этого они, как правило, поедают трупики насекомых.
Представьте: вы нашли на чердаке старинный ключ. Логично предположить, что был и замок, который он отпирал. Точно так же и мезозойские сетчатокрылые со скорпионницами не стали бы изобретать хоботок на пустом месте – они его куда-то засовывали. Для кровососания, высасывания растительных соков или хищничества хоботки этих псевдобабочек явно не подходили, поскольку были лишены жестких колющих стилетов, поддерживающего наружного чехла и прочих элементов, необходимых для прокалывания. Остается лишь один вариант – питание нектаром. В современном мире с этим все просто: длинные шпорцы орхидей, узкое горлышко флоксов, вытянутые трубчатые цветы в соцветиях клевера – мы видим вокруг себя массу растений, на которых насекомым без длинного хоботка делать нечего. Разумеется, не у всех он такой же длинный, как у дарвиновских бражников. Скажем, средняя длина хоботка медоносной пчелы составляет (вместе с язычком) 6–7 мм, у самой обыкновенной в наших краях брюквенницы из семейства бабочек-белянок хоботок равен 10–11 мм. Если брать эти самые обычные примеры, а не те экстремальные, о которых я говорил выше, то получается, что мезозойские любители нектара длиной хоботка в абсолютном выражении почти не отличались от современных.
Но вот загвоздка – в юрском периоде, когда появились каллиграмматиды и хоботковые скорпионницы, никаких цветов не было (рис. 8.5). Цветковые растения возникли только в начале мелового периода, около 130 млн лет назад, о чем свидетельствует появление в осадочных породах пыльцевых зерен с характерной микроструктурой оболочки. Но первые цветковые, судя по всему, приманивали насекомых не нектаром, а пыльцой. Цветки у них, как свидетельствует палеонтология, были мелкими и неглубокими, в среднем от 0,5 до 5 мм в диаметре[151]. Чтобы добраться до их содержимого, сантиметровый хоботок был не нужен – питались на таких цветах мелкие неспециализированные жуки с грызущим ротовым аппаратом и, возможно, какие-то комарики и осы. Самые древние цветки со сросшимся околоцветником, для доступа внутрь которых требовался удлиненный хоботок, известны только из верхнего мела – к тому времени хоботковые сетчатокрылые и скорпионницы уже вымерли[152]. Так что цветочный нектар им распробовать не довелось. Остается предположить, что мезозойские двойники бабочек посещали шишки каких-то канувших в лету голосеменных растений, подобно тому как настоящие бабочки в наши дни обедают на цветах.
* * *
Если бы в один из летних дней 1861 г. над пустыней Намиб близ побережья Анголы кружился стервятник, он бы непременно остановил свой зоркий взгляд на одинокой человеческой фигуре, скрючившейся на песке в сотнях километров от ближайшего жилья. Это был ботаник Фридрих Вельвич, только что совершивший величайшее открытие в своей жизни. Вельвич, которого несколькими годами ранее в Анголу с научной миссией отправил португальский король, наткнулся в Намибе на самое удивительное и самое уродливое в мире растение. Именно так охарактеризовал вельвичию Джозеф Гукер, назвавший ее в честь первооткрывателя. Вельвичия выглядит как низенький пенек, от которого, подобно ушам гигантского зайца, отходят два длинных, посеченных ветром листа, скрученные и пожухшие на конце. Можно понять эмоции Вельвича, впервые увидевшее это пустынное чудо-юдо: как написал один из современников, ученому «оставалось только опуститься на колени в раскаленный песок и созерцать в страхе, как бы этот мираж не исчез от малейшего прикосновения»[153].
Но эйфория вскоре прошла, вельвичия была выкопана, запакована в ящик и отправлена лондонским ботаникам. Проницательный Гукер, изучая засушенные шишки этого странного растения, сразу предположил, что оно опыляется насекомыми. И он был прав: последующие наблюдения в пустыне Намиб показали, что к шишкам вельвичии регулярно наведываются различные мухи, пчелы и осы. В женских шишках их привлекают сладковатые опылительные капли, выступающие на вершинах семязачатков (в ботанике семязачатками называются неоплодотворенные «заготовки» для будущих семян; рис. 8.6). На мужские шишки опылители также летят в поисках сахаристой жидкости, но там ее выделяют не обычные, как на женских шишках, а видоизмененные стерильные семязачатки, единственный смысл существования которых заключается в привлечении насекомых. Такие семязачатки, выступающие в качестве функционального аналога цветочных нектарников, есть и у некоторых насекомоопыляемых видов гнетума и эфедры – двух других родов голосеменных растений, которых вместе с вельвичией объединяют в отдел гнетовых.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
