Любовь.
Да, Сьюзен это было знакомо. Она еще не забыла.
Во всяком случае, ей казалось, что она хорошо помнит тепло этого всеобъемлющего чувства. Да, ей казалось, она хорошо знает, что такое любовь, — уже тогда, когда Саймон после недолгого ухаживания попросил ее руки, и отец, слава богу, дал согласие. Восторг. Вспышка страсти, когда он повел свою нареченную невесту на ложе, чтобы открыть ей таинство любви.
В то время она в этом не сомневалась. Теперь она была уже не столь уверена в том, что ее чувство было именно любовью. И ее воспоминания были отравлены каплей сомнения.
Сейчас все было совсем по-другому… с Себастьяном. Дело не только в физической близости. Все было куда сложнее. Когда они были вместе, она вся словно растворялась в Себастьяне — и разумом, и сердцем, и телом. Невозможно было отделить чувства от акта телесного слияния.
Поразмыслив об этом, Сьюзен нахмурилась. Она никогда не испытывала такого полного единения с Саймоном, как теперь — с Себастьяном.
Когда она была с Себастьяном, их сердца бились в такт, сливаясь воедино, как и тела. Горячая страсть, которую она испытывала к нему как к мужчине, любовнику, дополняла физическое удовольствие от прикосновений к нему, ощущения его силы, желания ощутить себя и его единой плотью.
С Саймоном все было совсем иначе. Тогда она полагала, что они любят друг друга, но это убеждение проистекало лишь из ее неопытности — ей не с чем было сравнить свои чувства. До недавнего времени.
Она никогда не сомневалась в том, что Саймон ее любит. Ни на минуту. Даже когда он возвратился после Ватерлоо, до предела измученный тяжкими ранами, она не желала поверить его признаниям — тому, что он ее не любил. И что просил ее руки только лишь из-за богатств семьи и из-за титула. И что любит другую женщину — если только ему суждено поправиться, он бросит Сьюзен ради той, ибо жизнь коротка… а любовь встречается очень редко. А Сьюзен он ни за что не сумеет полюбить по-настоящему, как бы ни старался.
Она была не в состоянии ему поверить. Не в состоянии даже в глубине души признать его искренность. Ее сердце такого не допускало.
Когда умерла мама, оставив детей одних, Сьюзен испытала такое горе, которого, ей казалось, и пережить нельзя. И тогда, когда отец забросил ее вместе с братьями и сестрами, больше думая о виски, чем об их благополучии, она наговорила ему кучу ужасных слов.
Сердце ее разрывалось от боли, но Стерлинг, старший брат, напомнил им всем: это горе, вызванное потерей супруги, побуждает отца обходиться с ними столь сурово. В глубине же души он совсем не такой и продолжает любить их.
Она тогда поверила брату. Иначе было не выжить.
Потому-то она не поверила Саймону, который бросал ей в лицо обидные слова, лежа на смертном одре. Ибо и его слова были порождены не стремлением к истине, а невыносимой болью.
Быть может, она просто убедила себя в этом, но убедила твердо.
Теперь же она начала сомневаться, потому что к Себастьяну она чувствовала любовь, даже когда они могли вот-вот замерзнуть до смерти. И это была подлинная любовь. Такая любовь, которая давала им силу умереть друг за друга.
Сьюзен сжала кулаки — смутные догадки превращались в ясное понимание.
Она любит Себастьяна.
Она вкусила настоящей любви, и все же ей никогда не прожить свою жизнь так, как страстно желало ее сердце — многочисленные грехи ее прошлой жизни этого не допустят.
Сама все испортила. Она слишком порочна, а потому недостойна чьей бы то ни было любви. Не раз и не два она доказала это и себе самой, и всему высшему свету. А скоро в этом убедится и Себастьян.
* * *
Рано утром в четверг, еще до зари, Сьюзен села в почтовый дилижанс, отправлявшийся в Лондон. В дороге будет достаточно времени, чтобы обдумать проведенные ею в Бате дни. Сидя в переполненном дилижансе, она смотрела в окошко на укрытые глубоким снегом поля, и мысли ее обратились к Себастьяну. Глаза стало пощипывать.
С той минуты, когда они впервые встретились в темноте библиотеки в поместье Блэквуд-холл, вся ее жизнь так сильно переменилась, так мало стала напоминать привычную прежнюю, что и себя прежнюю Сьюзен вспоминала уже с трудом. Она, вне всяких сомнений, уже не была такой, как до памятного приема, и вряд ли станет такой снова.
Да и захочет ли? Она теперь повзрослела, она стала лучше.
Сьюзен поразилась иронии судьбы. Понадобился безумный и крайне неосмотрительный поступок (если о нем станет известно, то и ее имя, и честь всей семьи будут навеки запятнаны), чтобы положить начало такому глубокому преображению личности, после которого она вполне способна сделаться именно такой, какой всегда мечтал видеть ее отец. Такой, какой она и сама всегда мечтала стать.
Пока преподавала в Бате, она так много нового узнала о себе самой! В этом тоже была известная ирония. Господи, да у нее сердце разрывается при мысли о том, что она не смогла попрощаться с мисс Грассли и мисс Хопкинс, с мисс Джентри и остальными воспитанницами.
С самого начала было известно, что из Бата придется уезжать, и она много недель молилась о том, чтобы день отъезда наступил побыстрее. Но когда бегство стало насущной необходимостью — из-за грозящего разоблачения, она сокрушалась от невозможности проститься по-человечески с подругами и ученицами. Поэтому оставила им письмо, в котором сообщала, что должна незамедлительно уехать, дабы позаботиться о больном родственнике в Эдинбурге. Отчасти это соответствовало действительности.
Ее отец стал жертвой алкоголизма. Правда, он понемногу выздоравливал, но время от времени все же впадал в запои и тогда слал детям сердитые письма, обвиняя их в полной никчемности. Его язвительные слова до сих пор больно ранили и Сьюзен, и ее братьев и сестер, и она невольно задумывалась: отец, наверное, выздоровеет, а затянутся ли душевные раны у них самих?
Будут ли они все и впредь серьезно воспринимать его упреки, как Сьюзен, которая считает себя недостойной любви?
Или же учтут ее печальный опыт и вовремя образумятся, чтобы заслужить любовь?
Только время способно дать ответ на эти вопросы.
А для Сьюзен уже слишком поздно. Она сбросила с себя маску грешницы, но слишком поздно, и теперь расплатится за это невозможностью соединить свою жизнь с жизнью мужчины, которого полюбила всей душой.
* * *
Дома Сьюзен встретили спокойно. Ни один из братьев не решился расспрашивать о тех испытаниях, которые выпали на ее долю в снежном плену вместе с герцогом Эксетером. Наоборот, все делали вид, будто она никуда не уезжала, а жизнь ее не изменилась в корне и бесповоротно. После обеда Присцилла помогла Сьюзен достать из саквояжа и разложить по местам скромные пожитки. Сестричка, однако, не собиралась отмалчиваться.
— После всего, что произошло между вами, — начала она, — отчего ты не призналась ему, что именно ты, леди Сьюзен Синклер, была близка с ним тогда, в библиотеке?
