Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 175
в 338 г. до н. э. он предпринял новый поход на юг. Предлогом для него стал очередной конфликт вокруг Дельф. Царь сошелся с объединенными силами Афин и Фив при Херонее, на полпути между Фивами и Дельфами. Сражение, в котором македоняне выставили внушительный контингент превосходно обученных войск – около 30 000 пехотинцев и 2000 конников, – было жестоким. Филипп одержал верх, попутно уничтожив элитное фиванское войско, так называемый Священный отряд, состоявший из любовных пар воинов.
Филипп занял Фивы и оставил там свой гарнизон, но с Афинами обошелся на удивление мягко: он позволил городу сохранить флот и заветную колонию на Самосе. Возможно, это было связано с тем, что он собирался использовать афинский военный флот в будущем нападении на Персию, но мы этого никогда не узнаем, так как два года спустя Филипп был убит на свадебном пиру в Эгах, и царем Македонии стал его сын Александр, которому было двадцать лет.
Теперь судьбы всего известного мира, в том числе и Афин, оказались в руках этого блистательного молодого человека, сочетавшего в себе македонскую безжалостность с афинским лоском, которому он научился у наставника. К моменту смерти Александра, случившейся через тринадцать лет в Вавилоне, он создал империю, простиравшуюся от Адриатического моря до Индии. Одним из многочисленных последствий его завоеваний было распространение греческого культурного влияния по всей Южной Азии, где оно смешалось с многочисленными культурами, существовавшими там до этого, – семитской, персидской, буддистской. Слово «эллинизм» вызывает в воображении процесс взаимного обогащения греческих (в первую очередь афинских) философии, искусства и политической мысли с культурами Северной Африки и Южной Азии.
В итоге произведения афинских писателей, драматургов и скульпторов стали ценить и копировать в местах, находящихся в тысячах миль от города. Но непосредственным результатом было превращение Афин в своего рода геополитические задворки, и само существование города оказалось в зависимости от милости и снисхождения могущественной Македонии. Афиняне осознали это не сразу. В течение следующего столетия смирная покорность македонскому владычеству то и дело сменялась в Афинах вспышками воодушевленного сопротивления, которые только ухудшали положение города.
В течение всей долгой пляски со смертью с участием Македонии и независимых Афин выделялся один замечательный человек. Это был афинский оратор, агитатор и политик Демосфен, оставшийся в истории воплощением принципиального сопротивления неуклонно расширявшейся северной державе. В зависимости от точки зрения, его можно считать либо отважным афинским патриотом, который был готов пожертвовать всем ради своего великолепного города и призывал других к тому же, либо надоедливым типом, раздражавшим и сердившим нарастающую силу, под защитой, если не владычеством которой было суждено существовать Афинам.
Как бы мы ни относились к самому Демосфену, его речи – это литературные шедевры, до сих пор служащие источником вдохновения для ораторов. Его стиль отличается как от напыщенной самоуверенности Перикла, так и от граничащей с высокомерием потусторонности Сократа, ожидающего казни. В каждой речи Демосфена, как в хорошо продуманной картине, содержатся едва уловимые изменения тона, которые направляют натиск доводов, подкрепляющих одну главную мысль. Демосфен создает масштабные полотна, но никогда не заговаривается и точно апеллирует к патриотизму, чести и совести.
Значительная часть имеющейся у нас информации о политической жизни Афин IV в. получена из речей Демосфена. Благодаря ему мы знаем о яростных спорах относительно того, следует ли тратить фонды социального обеспечения на военные нужды. Мы также знаем, что в то время, когда независимые Афины вступали в период своего заката, все еще благополучно существовала практика финансирования театральных постановок и строительства боевых кораблей богатыми частными лицами. Заработав на составлении речей для частных судебных дел (в том числе и дела о морском мошенничестве, упомянутого в предыдущей главе), сам Демосфен тоже разбогател настолько, что мог давать деньги на благо общества, и призывал других поступать так же. Благодаря ему произошел один из последних всплесков кораблестроения для афинского военного флота. Предвосхищая выступления Уинстона Черчилля, он предупреждал, что на сопротивление Македонии придется пожертвовать много крови и денег, но сопротивление это тем не менее необходимо.
Демосфен был в числе афинян, спасавшихся бегством после сражения при Херонее, но в вину ему это не ставили. Именно ему было поручено произнести надгробную речь по мужам, которых потерял город. Когда стало известно об убийстве Филиппа, он вызывающе торжествовал, появляясь на людях в сияющих белизной одеждах и с венком на голове, хотя в это время он должен был носить траур по недавно умершей дочери. Когда же юный Александр начал разминаться перед завоеванием мира, нападая на соседние племена, жившие к северу от него, Демосфен распустил слух о смерти нового царя. Это побудило афинян и их соседей-фиванцев начать подготовку нового восстания. Александр убедительно доказал, что жив и здоров, разрушив до основания Фивы и пригрозив сделать то же с Афинами.
Демосфен, возможно, был опрометчив, но ораторское мастерство в обращении со словами не изменяло ему никогда. В 330 г. до н. э., через шесть лет после смерти Филиппа, он произнес самую блестящую из своих речей – «О венке»[78]. Ее повод кажется мелочным. Оратор защищал другого политика, Ктесифонта, который предложил наградить его золотым венком и был за это обвинен противниками в нарушении закона. Но Демосфен воспользовался этим случаем, чтобы выступить в защиту всей своей антимакедонской политической деятельности. Изливая на слушателей потоки красноречия, он сравнивает трусливое вероломство, проявленное большинством греков перед лицом наступления Филиппа, с упорным сопротивлением, к которому сам он с переменным успехом призывал афинян. Точно направляя свои выпады, он говорит афинянам, что они недостойны своих благородных пращуров:
У Филиппа было, граждане афинские, важное преимущество. Действительно, у греков – не у каких-нибудь одних, но у всех одинаково – оказался такой урожай предателей, взяточников и богопротивных людей, какого никогда еще не бывало прежде, насколько помнят люди. Их он и взял себе в соратники и сотрудники … одних обманывая, другим что-нибудь давая, третьих всеми способами обольщая … А в то время как все решительно греки находились в таком положении и были еще в неведении относительно собирающегося и растущего бедствия, какой же образ поведения и какой образ действия нашему государству следовало предпочесть? Что же … наше государство должно было отказаться от своего самосознания и чувства собственного достоинства и … помогать Филиппу в достижении власти над греками, попирая при этом славу и честь своих предков?[79]
В 324 г. до н. э. Демосфен был признан виновным в финансовых нарушениях и отправился в изгнание. Однако уже в следующем году, когда стало известно о смерти Александра, родной город призвал его обратно и устроил ему триумфальную встречу. Политика неповиновения, которую он отстаивал, снова была на подъеме. Афины начали вербовать наемников и
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 175
