Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
зеленом платье и леопардовых каблуках, Саня в черном блестящем костюме с тонкими лацканами и лампасами на штанах и Маша в штанах Vetemens спортивного кроя за 54 000 рублей, футболке, запринтованной логотипом Fendi, за 32 000 рублей, с поясной сумкой Louis Vuitton за 75 000 рублей. На ногах у нее кроссовки Nike за 30 000 рублей.
– Да, так лучше. Я буду думать, что это указание цены – это парафраз из Барта, когда он говорит, что мода существует только в описании.
– Что делаете? Почему не внутри? – спрашиваю я.
– Проваливаем тест Бекдель.
Я смотрю с недоумением.
– Обсуждаем парней.
– Тест Бекдель, – поясняет Саня, – тест на феминизм в тексте. Если в книге или, например, фильме есть две героини, которые, оставшись одни, не обсуждают мужиков, то этот текст можно назвать феминистским.
– А вообще, знаешь, – говорит Маша, – я давно хотела тебе сказать.
– Что?
– Моя жизнь – это пуля, застывшая в телефонном справочнике.
Повисает пауза, после чего Наташа прыскает, Саня закрывает рот рукой.
– Что?!
– Ну ты же будешь это все описывать, так? Вот я решила тебе добавить в текст разных красивых максим. Можешь вынести эту фразу на обложку.
– А с чего ты решила, что я буду использовать твои красивые максимы в своих обложках?
– Потому что писатель – это ваза, в которую поставили цветы.
– А-а, – грохочет Саня и начинает хохотать в голос.
– Вот ты тролль же ж.
Маша поднимает руку над головой, откидывает ладонь (как если бы несла поднос) и закатывает глаза. Очень кокетливый и жеманный жест.
– Ну ладно, а ты тут чего? – спрашиваю я Наташу.
– Простой ответ или сложный?
– Давай сложный.
– Музыка – это индекс.
– Что это значит?
– Пирс? Кажется, это был Пирс, – она водит глазами слева направо, иллюстрируя воспоминание. – Не важно. Пирс говорил, что все можно представить в виде иконы, символа или индекса.
Икона – это рисунок. Даже трехмерная модель – это икона. Она достаточно четко и правдиво демонстрирует тебе предмет.
А книга Жака Деррида «О грамматологии» – это Икона деконструкции.
Символ – это значок. Сейчас чаще говорят «иконка», но мы запутаемся. Символ по Пирсу – это что-то, что указывает на предмет. Если видишь значок «стул» – там сидят. Если видишь, не знаю, череп с костями – смерть. Понимаешь, да?
А есть индекс.
Бурдье где-то сказал, что музыка – это индекс.
Представь себе, что всю музыку можно пронумеровать от одного до десяти. Где десять – это опера и филармония и прочее высокое потребление. А единица – это, хм-м, не знаю, ну что-то очень просто. Дембельские песни какие-нибудь. Самодельные, дворовые. Понимаешь, да?
И значит, от того, какую музыку ты потребляешь, ты как бы становишься обладателем этого индекса.
Ну а дальше просто – девушки-семерки не встречаются с парнями-четверками.
– Ну допустим. Но это не опера и даже не модный клуб. Это караоке. Что ты тут делаешь?
– Отличный вопрос. Спасибо. Сейчас я на него отвечу.
Во-первых, как бы и чего там люди ни говорили, но постмодернистские коды работают. Помнишь, в чем главное правило постмодернизма? Ускользай от определения. Не давай себя очертить и каталогизировать.
Каждый раз, когда ты совершаешь действие, например идешь в оперу, следующим шагом совершай действие максимально от него противоположное. Например – иди в караоке. Ровно для того, чтобы никто не мог сказать про тебя: она – это то-то и то-то.
Понимаешь?
– Допустим, а во-вторых?
– А во-вторых, индексы складываются. Я не хочу десятку, а хочу двадцатку: оперу + караоке + альтернативный гранж + Бритни Спирс и Оксимирон. Все хочу.
– Ну допустим. А ты говорила еще про простую версию.
– Я выучила новую песню.
Саня докуривает, тушит окурок о край высокой урны и, открыв дверь, пропускает Наташу вперед. Маша немного задерживается, и я решаю подождать ее. Дверь плавно закрывается, и музыка – ритмичный шумный гул, который не опознает даже шазам, – истощается, как выдох.
– Вообще-то, знаешь, – говорит она, – мне нужна твоя помощь в одном деле.
– Что за дело?
– Так. Ничего сложного. Пойдем.
Она уходит в темноту двора, и я иду следом за ней. За двумя поворотами, в глубине, самом темном углу, стоит ее машина. Маша пикает сигнализацией и открывает переднюю дверь, немного сторонится, чтобы я мог рассмотреть, что на пассажирском месте сидит какой-то мужик.
Глаза его закрыты, он, кажется, без сознания, рот залеплен скотчем, руки примотаны к телу скотчем, ноги тоже смотаны. Скотч местами смялся, мужик довольно большой, и видно, что Маше было неудобно его заматывать, но она старалась.
Я некоторое время смотрю на него без всякого выражения, после чего закрываю дверь и свет в машине гаснет. Мы стоим в темноте. Я беру из рук Маши пачку, достаю сигарету и щелкаю зажигалкой.
– Маша, во что ты меня втягиваешь?
– Мне нужно переложить его в багажник.
– Ну это понятно. А ты с ним так по Москве ездила?
– Нет. Это я его тут смотала. Он проспит еще пару часов. Но чтобы не ездить с ним таким по Москве, его нужно переложить в багажник.
Я молча курю. Делаю пару затяжек, прежде чем снова сказать хоть что-то.
– То есть, я правильно понимаю, что, если я сейчас помогу тебе переложить его в багажник, уйти я уже не смогу? Это как бы обяжет меня, ввяжет в эту ситуацию. Так?
– Ну в каком-то смысле да. Именно так.
– Ты же понимаешь, что это одолжение с моей стороны?
– Да. Но, по сути, я ничего тебе должна не буду. Это будет твой дар мне. Причем в чистом виде. Я никогда не смогу вернуть тебе ничего равноценного. Я буду знать об этом, и это все.
– Это сложно.
– Я понимаю. Но я потому тебя и попросила. Я знаю, что если ты сейчас согласишься, то дальше не будешь сомневаться. Мне прямо сейчас нужен кто-то, кто способен принять решение и двигаться к цели без сомнений. Ты один из немногих, кто так умеет.
– Это манипуляция.
– Только отчасти.
– Ох. – Я снова затягиваюсь, пытаясь оттянуть момент, когда придется действовать. Я уже знаю, что помогу, и она знает, что я согласился, но мы оба выдерживаем правильную паузу.
Я докуриваю и бросаю окурок под ноги.
– Исключительное доверие?
– Да.
– И ты знаешь, что делаешь?
– Да.
– Мне нужны перчатки?
– Нет.
Я чешу костяшкой указательного пальца бровь. Киваю, слегка выпятив нижнюю челюсть. Мы достаточно давно стоим в темноте, чтобы глаза привыкли, и Маша видит эти мои жесты. Она снова открывает дверь машины. Тот же звук, и загорается мягкий салонный свет.
– Так. Ладно. А как это сделать?
– Давай вытащим ноги наружу, потом ты подхватишь его
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
